— Можно с телками.
— Нет, — сказал я. — Вдвоем.
— Согласен, — сказал Валерий. — Я освобожусь в шесть.
— Тогда в семь на вокзале, — сказал я.
Я снова лег в постель — на этот раз с твердым намерением притч к какому-нибудь окончательному решению. Я стал глядеть в потолок.
Еще через час я услышал, как в замке входной двери поворачивается ключ, и оцепенел, не зная, что предпринять.
Вошли сестры. Лора и Жанка. Они вошли деловито и, как оказалось с заранее разработанным планом. Сначала Лора сделала мне очередную инъекцию. Затем обе критически осмотрели квартиру.
— Ты только посмотри, что творится! — сказала Лора сестре. — Бардак!
— Ужас! — согласилась Жанка.
— Когда-то надо начинать новую жизнь! — сказали мне обе и, закрутив на головах по породистому хвосту и засучив рукава, энергично и дружно принялись за генеральную уборку.
Тут же появились тряпки, ведро, тазы с водой, пылесос. Мгновенно были скатаны ковры и с окна сняты шторы. Я ушел на кухню и устроился курить у открытой форточки.
— Что же ты такой печальный, братик? — шепнула мне Жанка. — Ты теперь должен Лору на руках носить! Вы теперь самая лучшая в мире пара!
«LOVE» смотрело на меня с ее футболки.
— Ну-ка не шептаться! — с напускной строгостью прикрикнула на нас Лора.
В общем, между сестрами было полное взаимопонимание. Они были настоящими подругами.
Когда они выносили на балкон пустые винные бутылки, заполонившие все углы, я быстро оделся и вышел на улицу.
До самого метро я бежал не останавливаясь, а из метро позвонил Сэшеа на работу.
— Дружище! — начал я, задыхаясь после бега. — Тебе, возможно, есть за что на меня дуться, но, прошу тебя, отодвинь на время все свои обиды, потому что сейчас мне, не шутя, нужна твоя помощь…
— Короче, — сказал Сэшеа недовольно.
— Дело очень серьезное…
— Ну, — сказал он нетерпеливо.
— После работы я буду ждать тебя около проходной, — заспешил я. — Хорошо?
— Ну, — как-то заморожено согласился он и бросил трубку. Мне было совсем не до того, чтобы задумываться над его тоном.
С замысловатыми пересадками, перескакиваниями из одного вагона метро в другой, гонками по эскалаторам я добрался до нашего учреждения как раз в тот момент, когда из дверей повалил народ. Я с нетерпением высматривал в потоке служащих Сэшеа. Вот пробежал отец двух детей Сидор; вот проплелась Оленька, понуро глядя себе под ноги; вот проследовали Фюрер и начальник отдела, солидно о чем-то беседуя… Сэшеа все не показывался… Вдруг я увидел, что Сидор торопливо возвращается и машет мне рукой.
— Еще один день жизни накрылся медным тазом! — торопливо проговорил он вместо приветствия. — Совсем вылетело из головы: вот, Сэшеа просил тебе передать!.. — И, сунув мне в руку записку, развернулся и поспешил домой к детям.
— А где он сам? — крикнул я вдогонку.
— Отпросился пораньше… — сообщил Сидор, не останавливаясь. Я в недоумении развернул записку. В записке оказался изображен большой кукиш, а рядом красиво выведено:
«Э, НЕТ! Я НА ПРОВОКАЦИИ ВАШИ ПЛЮЮ!»
«Крендель и есть!» — подумал я.
Теперь я вынужден был рассчитывать только на себя. До намеченной встречи с Валерием на вокзале оставалось два часа. Я поспешно слился с уличной толпой.
Падал снежок. Подмораживало. Ни зима, ни весна. Ни день, ни вечер… В этом неопределенном безвременье я плыл по неизвестным мне улицам, похожим на коридоры — то сужающиеся, то расширяющиеся. Полуоборванные афиши на рекламных щитах трепыхались на ветру как белье на веревках. Фасады домов с чередой разнокалиберных вывесок перелистывались как страницы книги, повествующей о материальности мира, состоящего из мяса и молока, мебели и тканей, рыбы и бакалеи, парфюмерии и посуды, хлеба и вина… И я чувствовал себя частью этого мира, одним из предметов — конечных по своей сути и так или иначе подверженных процессу исчезновения: разрушению, распаду, гниению и тлену… Я двигался по головоломному лабиринту — казалось, без плана и цели, — направляемый случайными обстоятельствами окружающей среды. Само мое движение было странно-фрагментарным: я заносил ногу, чтобы ступить на «зебру» наземного перехода и в следующий момент обнаруживал себя уже на другой стороне улицы. Я оказывался в магазинах, и в толпе покупателей мое ухо отцеживало целый рой случайных фраз, обрывков разговоров, густо облепивших подступы к моему сознанию, но не проникающих в него. Я плыл дальше. Я двигался в пространстве Броуна, потеряв индивидуальность в равноправном множестве таких же частиц… Наконец, в магазине спорттоваров я остановился у прилавка и прислушался к разговору двух неизвестных, обсуждавших зимнюю подводную охоту и рассматривающих предназначенные для этой цели ружья.
— Говорят, увлекательнейшая штука эта зимняя подводная охота, — говорил один.
— Страшно увлекательная, — соглашался другой, — я слышал.
— Может, займемся? Надо ж чем-то заняться…
— Можем заняться. Почему бы не заняться.
— Купим по ружью, маски, гидрокостюмы… Что там еще?
— Под гидрокостюмы надевают тонкое шерстяное белье. — Купим.
— Что еще?
— Капроновый шнур.
— Представь себе: обвязываешься капроновым шнуром и ныряешь в прорубь. Уходишь под лед, в толщу воды, в самую темень…
— С фонариком.
— Надо купить…
— В одной руке ружье, а в другой фонарик.
— Опускаешься на дно, подгребаешь к ближайшей яме и видишь как из нее вылезает эдакая морда.
— Сом!
— У-у, здоровенный сомище!
— А ты в него — бац!
— Загарпунил зверюгу и — тащи наверх!
— Ты его оттуда, а он тебя туда! Борьба! Донный ил клубится! У тебя, может, уже удушье, но ты терпишь, терпишь из последних сил: либо ты его, либо он тебя!
— Здорово!
— Ну, в конце концов выволакиваешь его на лед, а в нем эдак полцентнера живого веса!.. Увлекательнейшая штука!
— Значит, займемся?
— Почему бы не заняться? Надо ж чем-то заняться…
