ответила Лора.
— Конечно, приезжай, — сказала она. — Маман тебя посмотрит.
Я доехал до Сокольников с множеством импровизированных конспиративных уловок, которые должны были запутать и сбить с толку любого, кто пожелал бы за мной шпионить.
— Что, нервное? — спросил я маман, когда та осматривала меня.
— Экземка твоя, я думаю, скорее следствие алкогольной интоксикации, — ответила та.
— С чего бы?! — удивился я. — Нет, мне кажется, это все-таки нервное.
— И нервное, и нервное, — согласилась маман. — Ну, ничего. Поделаем укольчики в попку. Сегодня, завтра, послезавтра. Посмотрим…
Маман приготовила лекарства (в том числе седуксен), а Лора простерилизовала иглы и шприц.
— Мне как раз нужна практика, — сказала Лора. — Надеюсь, ты не возражаешь? Спусти-ка штанишки!..
Я повиновался.
— Седуксен — это успокаивающее, — пробормотал я,
— Как специфическое действие, — добавила Лора, — снижение чувствительности пениса и значительное торможение эякуляции…
— Временно, временно, — усмехаясь, успокоила меня маман.
Она вышла из комнаты, и мы с Лорой остались вдвоем и сели на диван. Жанка сидела у себя и даже не вышла поздороваться.
Да, конечно, Лора была очень красива, и всякий раз, когда меня так волновала ее красота, я видел ее неизменно такой, как в нашу первую встречу, — порывистой, беззастенчивой и бесстыдной в своей страсти, со всеми своими невероятными признаниями. Всякий раз я хотел видеть ее именно такой, несмотря на все мои мечты о тихой, нормальной семейной жизни. И теперь, как обычно, меня разжигал этот образ, и, обняв Лору, я шепнул ей об этом.
— Я понимаю тебя, — шепнула она в ответ. — Это та ловушка, в которую попался ты, и в которую попалась я сама… Ну сейчас по крайней мере я действительно точно такая же, как в тот раз!
— То есть?
— До безумия нуждающаяся в том, чтобы меня кто-то любил… Я крепче обнял ее.
— …И причина та же, — чуть улыбнулась она.
— Не может быть! — вскричал я.
— Почему же нет?.. Выходит, одно с другим как-то связано: когда я нуждаюсь в любви, я беременна, а когда я беременна, я так нуждаюсь в любви…
— Нет, — пробормотал я, — ты издеваешься!
— И не думаю!.. Ведь я от этой ситуации сама не в восторге… — Лора помолчала, а потом недоуменно спросила: — Ты даже не интересуешься: кто виновник?.. Или ты уверен, что виновник — ты?
— Теперь это ужасно важно! — вздохнул я.
— Ах да! Тебя ведь это никогда не интересовало! — спохватилась Лора. — Ну что же, пусть так… Хотя, как это ни смешно, но виновник, кажется, действительно ты. Что же ты перестал меня обнимать?
— Я должен подумать, — пробормотал я, а потом задал глупейший, но, как видно, неизбежный вопрос: — А ты… уверена?
— Вот это, — улыбнулась она, — деловой разговор… Да, с некоторых пор у меня появилась такая уверенность. И не только на основании классических признаков… Вчера мы с Жалкой сделали пробу «на мышку». Для малообразованных объясняю: мышке вводится моча испытуемой женщины. Моча беременной женщины обладает такими свойствами, что мышь погибает… Так вот, моя мышка умерла. Жанкиной повезло: пока осталась жива.
— Погоди, — обалдело взмолился я, — зачем же и Жанка? За компанию, что ли?..
— За компанию… — задумчиво сказала Лора. — Причем, я полагаю, аналогичные подозрения должны были возникнуть не только у нас с Жанкой, но и у маман… Бедный папочка, если бы он знал!.. Валерий ведь спокойно отымел нас всех… За компанию…
Пока я размышлял над ее словами (а это было похоже на правду!), за дверью в прихожей раздался телефонный звонок, и голос маман ответил: «Какого еще Антона? Правильно набирайте номер!»
— С ума сойдешь с этими Антонами! — воскликнула маман. — Покоя не дают!
Я вскочил с дивана.
— Нет, не уходи! — встревожено попросила Лора.
— Я должен подумать, — забормотал я, мечась по комнате.
Я подошел к окну и из-за занавески выглянул на улицу. За мусорными контейнерами я увидел осторожно дефилирующего Сэшеа. «Не означает ли это, что и Ком где-то неподалеку?» — пронеслось в моей голове.
— Что ж, правильно, — тихо, как бы смирившись, сказала Лора. — Все правильно. Конечно, ты должен уйти. Ты не хочешь повторить ошибки того раза…
— Я должен подумать, — упрямо повторял я.
— Не ешь перченого и не пей вина, — посоветовала мне маман на прощание.
Я вынужден был уйти. Довольно долго я наблюдал за Сэшеа из окна на лестничной площадке второго этажа. Кого из нас двоих он выслеживал: меня или Кома?..
Уже стемнело, и место для слежки Сэшеа выбрал удачное. Он одновременно мог контролировать и подъезд, и арку, а сам из-за плохой освещенности площадки за контейнерами оставался в тени. Ну меня-то ему не удалось провести!.. Из поведения Сэшеа я заключил, что он ждал чьего-то появления: время от времени он выбирался из своего укрытия и торопливо пересекал дворик, осматривая те подходы к подъезду и арке, которые не слишком хорошо просматривались с прежней точки наблюдения, а затем также торопливо возвращался обратно. Если бы Ком находился где-то рядом, то либо Сэшеа засек его — что сразу отразилось бы на его поведении, — либо я… В момент очередной отлучки Сэшеа я выскочил из подъезда и успел незаметно перебежать за противоположный угол дома. Оттуда я еще раз взглянул на усердно пинкертонящего Сэшеа. Подкрасться бы к нему сзади и отвесить хороший пендель!.. Но… не заодно ли он с Комом, черт бы их побрал!..
Возвращаться домой показалось неразумным, но куда-то надо было идти, и я отправился к Оленьке в Бибирево. (Захотелось просто так, по-дружески, посидеть у нее, перевести дух.) Бутылочку портвейна я купил около метро.
По дороге к Оленьке — предполагая, что ради «идеи» Ком способен на всякое коварство, — я на всякий случай продолжал «конспирироваться». Однако вопреки всем предосторожностям и логике я готов был поклясться, что несколько раз на меня ложился черный взгляд Кома…
— Вот, по старой дружбе… — объяснил я Оленьке, заявившись без приглашения.
Рыбье личико озарилось таким ослепительным счастьем, что от стыда и неловкости мне захотелось убежать, словно я был шарлатаном или аферистом, обкрадывающим калеку.
— Она вас так ждала, так ждала! — успели-таки доверительно сообщить мне ее родители, выглядывая из-за спины дочери, прежде чем Оленька, сомлевшая от нежданной радости, спохватилась их прогнать и пресечь вмешательство в свою личную жизнь.
Только я переступил порог ее комнаты, как зазвонил телефон. «Антона?»
— Это меня! — закричал я, хватая трубку. — Алло, алло!.. кого? Какого еще Федю? Бред какой-то! — пробормотал я, бросив трубку.
— Федя — этой мой папа! — удивленно проговорила Оленька. — Что с тобой?
— Извини, — смутился я.
Была включена музыка. Затем Оленька принесла на сковородке яичницу, украшенную зеленым луком, а также кусок холодного мяса на блюдце и банку консервированных огурцов и, усадив меня за еду, счастливая, уселась напротив. Поев и выпив, я почувствовал, что надо бы наконец о чем-нибудь
