бледной кожи. На тонком лице Магды словно лежал зеленоватый отблеск, губы ее казались синеватыми. Одета она была в светлое платье до пят с длинным рукавом, прикрывающим кисть, — немного старомодно, на мой взгляд, но в Турции, наверное, так принято. Когда профессор умолк на несколько секунд, мы наконец услышали ее голос, довольно глухой и низкий: она сказала ему что-то на незнакомом мне языке.

— Магда напомнила мне: у меня ведь есть кое-что для тебя, Саймон, — начал профессор, и я увидела, с каким напряженным вниманием подался к нему Семен, — не совсем то, что ты ждешь, но близко, очень близко... Не буду томить тебя, перейду к делу. Моя версия о водяных получила подтверждение. Да, мой друг, водяные — столь же реальные существа, как мы с тобой, особенно ты, — лукаво усмехнулся Анжей. — Недавно я предпринял небольшую поездку — недалеко, мой друг, в Белоруссию, воздушный лайнер доставил меня туда всего за два часа. И целых две недели я провел в гостеприимных белорусских деревнях. Чудесно, мой друг, чудесно. В каждом доме тебе предложат самогонку, истопят баньку. В каждой деревне есть столетняя бабушка, которая прекрасно помнит все легенды. И что самое замечательное — целы архивы. Да, мой друг, фашисты сожгли Минск, но архивы уцелели! Итак, я переходить к главному… — коверкая русские слова, профессор, видимо, хотел подчеркнуть торжественность момента, — ради чего же я посетить эту страну? Ради водяных! Ради чего восемнадцать бутылок «Зубровки» ушло на подкуп должностных и недолжностных лиц? Ради водяных! Ради чего я был поедаем клопами в провинциальных гостиницах?..

— Я понял — ради водяных, — резко откинувшись назад, прервал его Семен.

— О да, мой нетерпеливый друг. И я нашел то, что искал. Поверите ли, други мои, я познакомился с бабушкой, отметившей недавно сто третий день рождения, которая в годы своей нежной юности крутила роман с водяным. По словам старушки, это был удивительный любовник. К сожалению, они расстались, когда красотку угнали в Германию, в концентрационный лагерь. Когда спустя год она вернулась, ее дружок пропал, но она до сих пор помнит его… Итак, — профессор поднял толстый указательный палец, — они появились в пресных водоемах Белоруссии примерно в 1730 году. В это время в селе Стогово, недалеко от Орши, жили иностранцы. Белоруссия, други мои, была в то время землей бедной и достаточно дикой. То, что богатые иностранцы выбрали местом жительства село Стогово и построили там что-то вроде замка, навело меня на размышления. Ну а когда профессор АнжейСтоян узнал фамилию пришельцев, все встало на свои места. Саймон, мой ожидающий друг, ты, наверное, догадался, что речь идет о моих старых знакомых Грасини? Хотя в Стогово их запомнили как Кресини, но это конечно же были они…

Признаюсь, я плохо понимала, о чем идет речь. Но мне достаточно было посмотреть на Семена, чтобы понять, как важна эта информация для него: взгляд его был прикован к профессору, я заметила, как побелели костяшки его пальцев, сжатых в кулак. Без всякого сомнения, речь шла о чем-то очень значимом. Магда тоже слушала внимательно, подперев ладонями подбородок и не сводя с неутомимого рассказчика грустных темных глаз. Каждый раз, глядя на нее, я ощущала какую-то дисгармонию, что-то неуловимо странное.

— С местными жителями семья практически не контактировала, — продолжал свой рассказ Анжей Стоян, — однако кое-кто все же был нанят на работу. Для жителей бедного села попасть в услужение к иностранцам — неслыханное счастье. Однако несколько человек по доброй воле отказались от такой удачи. Односельчане не узнавали земляков — такими напуганными и молчаливыми вернулись они из усадьбы Кресини. Рассказывать они ничего не рассказывали, но пошел слух, что в усадьбе живут колдуны. Одновременно с этим в окрестных селах стали пропадать люди — преимущественно молодые мужчины от восемнадцати до двадцати лет. Они уходили в лес и не возвращались — местные грешили на кабанов и волков, однако останки пропавших не находились... Ну а что же наши водяные? — Задав этот вопрос, профессор озорно оглядел всех слушателей. В этот момент он походил на смышленого крестьянского парнишку, только что задавшего учителю каверзный вопрос. — Местные, встречая водяных в озерах и реках, смертельно перепугались и, конечно, насочиняли страшных сказок. Однако по дошедшим до нас сведениям водяные были вполне доброжелательны к людям. А отличались от них лишь тем, что не могли жить без воды и большую часть времени проводили в водоемах. — Я невольно посмотрела на Семена: он, казалось, даже затаил дыхание. — Последнее упоминание о водяных относится к 1942 году, дальнейшая их судьба неизвестна, — продолжал Стоян. — Примерно в 1740 году Кресини уехали из Стогово, и сразу же после их отъезда усадьба сгорела дотла. Надо заметить, это фирменный стиль семейки Грасини, — ядовито добавил Стоян, прищурив и без того маленькие глазки. — Хотя их с большой натяжкой можно именовать семьей, други мои. Я признаю: некоторые родственные связи у этих людей имеются. Но на самом деле их объединяют особые знания и невесть как попавшие им в руки технологии. А также потребительское отношение к роду человеческому, с которым я, профессор Анжей Стоян, никогда не смогу согласиться! — Профессор вдруг яростно стукнул маленьким кулачком по столу. Это было так неожиданно, что мы с Магдой одновременно вздрогнули, и она даже тихо ойкнула, прикрыв рот рукой. Я завороженно уставилась на пальцы девушки: между ними отчетливо были видны зеленые перепонки. Поймав мой изумленный взгляд, Магда быстро спрятала руки под стол. Я чувствовала, как бешено бьется сердце. Мне стало очень страшно и очень стыдно — я решила, что мое удивление ее обидело. Мы сидели друг напротив друга, не смея поднять глаз. Профессор после яростной тирады умолк и начал шумно пить чай, фыркая носом — видимо, в адрес Грасини.

Магда наконец взглянула на меня, и я поняла, что она улыбается. Она демонстративно положила руки на стол, так, чтобы я могла их рассмотреть, и шепнула что-то Семену.

— Магда просит меня рассказать тебе ее историю, Полина, — обратился ко мне Семен, — но, наверное, немного позже, потому что нам уже пора.

Я в мольбе сложила руки у груди — мне совсем не хотелось уходить, но Семен мягко напомнил:

— Добираться до Бетты почти три часа, а я должен вернуть тебя в отчий дом до рассвета.

Я посмотрела на часы и увидела, что уже около трех ночи. Время в этой необычной компании прошло совсем незаметно. Мы поднялись и пошли к морю.

— Лека нош! — прокричал нам вслед профессор с крыльца террасы. Магда молча помахала нам рукой. Лишь очутившись за спиной у Семена на сиденье скутера, я поняла, как лее мне хочется спать. На малой скорости мы отошли от берега, а потом вода вскипела, и «Сьюзи» стрелой понеслась сквозь ночь. Три часа пути пролетели быстро, я была в каком-то блаженном полусне. И все повторяла сама себе: «Надо же, как изменилась моя жизнь всего за неделю!»

Когда мы подошли к знакомому берегу Бетты, я уже почти спала. Семен подхватил меня на руки и за считаные минуты поднял в гору. Но дома меня ждал сюрприз: на кухне горел свет. Неужели мое отсутствие обнаружили? Ой, что тогда будет с мамой! Она наверняка решила, что меня снова похитили!

Мы даже не успели попрощаться с Семеном. Я ринулась к раскрытому окну, один прыжок — и я оказалась в своей комнате. С замирающим сердцем я подкралась к двери на кухню: за ней было тихо. Я осторожно приоткрыла ее — никого. У меня отлегло от сердца: наверное, мама выходила на кухню и, как всегда, забыла погасить свет. Я щелкнула выключателем и выглянула в сад. Семен стоял за забором. Я помахала ему рукой, показывая, что все в порядке. Через три минуты я уже лежала в кровати.

На следующее утро, выйдя на кухню, я увидела за столом отца. С пасмурным лицом он ковырял вилкой яичницу. За последние дни по его лбу пролегла глубокая морщинка — похоже, он теперь постоянно хмурился. Наверное, супермента Романова выводит из себя, что он никак не может напасть на след преступников, а подозрительный кавалер дочери до сих пор отмалчивается. Казалось, все эти мысли просто написаны на усталом лице моего папы. Мне стало жаль его. Я тихо подошла к нему сзади и обняла за широкие плечи.

— Пап, ну чего ты такой? Все будет хорошо! — произнесла я фразу, которую слышу от отца в трудные минуты — последний раз это было, когда я заболела скарлатиной в летнем лагере и меня на три недели поместили в отдельный бокс на карантин.

— Хорошо? — Он повернулся ко мне и пристально посмотрел мне в глаза. — Нет, Полина, не хорошо! Ты понимаешь, что тебе до сих пор грозит опасность? Пока мы не нашли никаких зацепок, а твой ухажер не