– Обход по периметру, – распорядился Дарт и, приподнявшись в седле, крикнул на фунги: – Я – Маргар и пришел сюда с миром! Я хочу говорить с вашими старейшими! Пусть они выйдут ко мне, не опасаясь молний! Бхо, который вылез из дыры, не будет метать их без моего повеления.
О молниях стоило напомнить, так как тьяни, разглядев, кто спустился с перевала в пыльном облаке, зашевелились, и под прикрытием гранитных глыб выросла сотня метателей дротиков. Их бледные, покрытые чешуйками лица не выражали ничего, глаза казались бездонными, темными, и Дарт испытывал сомнения, что страх или гнев, любовь или ненависть что-то значат для этих созданий. Но логика была им не чужда, так же, как понятие целесообразности; вполне достаточно, чтобы вступить в переговоры.
Голем остановился у прохода меж двух массивных каменных обломков, подставил лапу, и Дарт спрыгнул наземь. Спекшаяся почва скрипнула под подошвами. Место было выбрано не случайно; сюда ударила одна из молний, и черная выжженная проплешина служила для тьяни напоминанием, что сила не на их стороне. Похоже, это они понимали: строй бойцов был неподвижен, и ни одно копье не целило в Дарта. Потом он услышал отрывистый гортанный возглас, воины опустили оружие, и что-то мелькнуло за их спинами – неясная тень в блеске перламутра и чешуи. Дарт ждал, выпрямившись во весь рост и оперев ладонь о рукоятку шпаги.
В проходе показался тьяни. Он был высок и худощав; голый череп сиял на солнце, широкие ремни перепоясывали талию и торс, и бляшки из раковин, украшавшие их, слепили глаза, словно множество маленьких круглых зеркал. Его чешуйчатая кожа казалась гладкой, на странном лице, безгубом и безносом, с сильно вытянутыми челюстями – ни морщинки, но некое шестое чувство подсказало Дарту, что перед ним – старик. Это ощущение возникло сразу – может быть, по той причине, что двигался он не так уверенно и быстро, как остальные тьяни, а три щелевидных глаза не мерцали под выпуклым куполом лба, а были словно подернуты пепельной дымкой. «Сколько они живут? – подумал Дарт, пытаясь припомнить беседы с Наратой. – Кажется об этом они не говорили…»
Зато говорили о другом, и он почти не сомневался, что сможет сторговаться с тьяни. Залог успешной дипломатии был всегда одним и тем же, и на Земле, и на Анхабе, и в иных мирах: вызнать слабости противника и показать свою силу. Слабости он знал, а сила была на месте – высилась над ним словно гигантский жук, вставший на четыре лапы.
–Ты – Убивающий Длинным Ножом, – вымолвил тьяни. Голос его был резок, но он говорил на фунги отчетливо, без всякого акцента. – Мы тебя знаем. Ты сражался с кланами То, Заа, Бри и Хиа. Сражался на реке, и оставшиеся в живых говорили, что у тебя есть нож, который рубит древки секир, и есть плавающий бхо. Но они не говорили про бхо, который бросает молнии.
Он смолк, явно в ожидании ответа, и Дарт, вытянув до половины шпагу, произнес:
– Все правильно. Вот мой длинный нож, и вот мой бхо. Он вылез из хранилища Детей Предвечного и не был на реке, когда вы уничтожили даннитов. Если бы он там оказался, ваши тела сейчас обгладывали бы водяные черви.
Вытянув руки, тьяни соединил их перед грудью. его конечности гнулись в пяти местах, и потому получилась почти идеальная окружностью-видимо, ритуальный знак, предохранявший от ужасной смерти.. Руки опустились, и снова раздался резкий отчетливый голос.
– Я – Шепчущий Дождь из клана Муа. Так меня называют теперь, ибо срок мой истекает, и скоро я отправлюсь к Предвечному. Я – старейший среди старейших, и время мое – синее. Какое твое время?
Интересуется возрастом, понял Дарт и ответил:
– Я тоже не молод, но время мое – зеленое. Я маргар и скоро спущусь в хранилище Детей Элейхо.
Лицо Шепчущего было бесстрастным, но что-то удивительное случилось с глазами; Дарт не сразу сообразил, что среднее око по-прежнему смотрит над него, а два других уставились на Голема.
– Да, ты маргар, – произнес тьяни. – Только маргар может повелевать охраняющим бхо. Хороший маргар, лучший, чем тот, которого мы взяли в, речной дельте… – Теперь все три глаза смотрели на Дарта, и он уловил в них отблеск задумчивости, – Шира, покинувшая нас, с тобой?
– Сбежавшая от вас, – уточнил Дарт. – Со мной
Руки Шепчущего снова согнулись, но уже ни кольцом, иначе; видимо, эти жесты заменяли тьяни мимику.
– Чего ты хочешь, маргар, Убивающий Длинным Ножом? Зачем ты пришел?
– Хочу мира. Пришел, чтобы договориться о мире. Ты понимаешь, что это значит – договориться?
– Я понимаю. Говори.
– Вы вернете мне бхо-носидьщиков с грузом. На одном из них – мое снаряжение. Я должен его получить, .чтобы спуститься; вниз, в подземелье! – Дарт говорил отрывисто, бесстрастно, стараясь имитировать речь Шепчущего; тот замер меж двухгранитных глыб, будто изукрашенная перламутромстатуя. – Вы можете остаться здесь, но не должны подходить к дыре. Это опасно. Если из хранилища вылезет еще один бхо, такой же, как этот, – он кивнул в сторону Голема, – я не сумею вас защитить.
– Что потом? – Рука Шепчущего волнообразно изогнулась.
– У вас нет ни ширы, ни маргара, – произнес Дарт. – Но это не беда, Я могу поработать на вас. Достать из хранилища зёрна для тьяни.
Внезапно Шепчущий сделал пару шагов вперед, покинув щель между камней, и оглядел Дарта. Не так, как осматривает человек; его голова и плечи были абсолютно неподвижными,: двигались только глазные яблоки: среднее око – вниз, два крайних-вверх.
– Ты – рами, – констатировал он. – Ты достаешь зерна для рами.
– Я – маргар. Я достаю зерна для рами, тьяни,. джолтов и всех остальных. Я хочу, чтоб это балата было спокойным. Мертвые – мертвы, а остальные пусть живут, пока Предвечный не призовет их в свои чертоги. Он решает, когда закончится первая жизнь роо и начнется вторая – он, а не мы. Я почитаю его волю и потому говорю: зерна, которые мне удастся достать, будут разделены по справедливости. И если среди них найдется бхо, преобразующий сущность, – тот бхо, которого ценят тьяни, – то он достанется вам. Клянусь своей второй жизнью и милостью Элейхо!
Шепчущий вскинул руки, согнув их в двух или трех местах, и воины, стоявшие за камнями, тотчас повторили этот жест. Возможно он являлся признаком: недоверия, изумления, согласия или благодарности, если тьяни могли испытывать такие чувства; это осталось для Дарта секретом, но поднявшийся гул голосов был более красноречив.
Его собеседник сделал резкое движение плечами, повернулся всем корпусом и произнес длинную прерывистую фразу – будто гвозди в доску забил; Наступила тишина.
– Что ты им сказал?
– Я сказал, бхо-радость еще не у нас. Я сказал, что рами могут нас обмануть. Я сказал, чтобы они молчали. Это все, что я сказал.
Скинув на миг маску бесстрастия, Дарт удивленно приподнял брови.
– Вы знаете, что такое радость?
– Да. Радость – это бхо. Тот бхо, о котором ты говоришь. Много циклов у нас не было радости.
– Что вы делаете с этим бхо?
– Ложимся в том месте, где он вырос, и к нам приходит радость. Ко многим тьяни.
– Он так велик? –'спросил Дарт, удивляясь все больше и больше.
– Я, Шепчущий Дождь, его не видел, и мой родитель не видел, и родитель родителя. Но мы знаем, что бхо-радостк похож на траву, накрасную траву. Вначале, когда шира его пробудит, это небольшой пучок травы, но он растет, заполняет большое пространство и живет тысячи циклов. Потом умирает.
Трава, мон дьен! – поразился Дарт. Странное представление у Темных о ментальном проекторе! Ни кресла, ни шлема-коммуникатора, ни усилителей-имплантов, ни даже памятных лент… Впрочем, что удивляться! У дерева туи тоже не было ни микрофонов, ни экранов, и все же оно передавало звуки и образы.
– Вы получите этого бхо, – сказал он старому тьяни, – и шира пробудит его для вас. Я отдам вам всю радость, какую найду… если найду и если сумею выбраться обратно. А теперь распорядись, чтобы пригнали носильщиков. Поздно. Зеленое время на исходе.
