«напрягшийся», «опавший», точнее, и пространства-то никакого нет, это вообще должно быть одно слово: «напрягсяопал». Я – как подушка безопасности в автомобиле – всегда готов охватить другого человека, заполнить собою все свободное пространство. Я съеживаюсь и расправляюсь – и так постоянно. И никогда от этого никому пользы нет, а мне и подавно. Однако пленка все еще крутится, подушка безопасности надувается и опадает, а жизнь бежит еще куда-то, подальше от всех этих штучек.

Предыдущая ночь, проведенная в постели с Киммери, неожиданно показалась мне очень-очень далекой.

Как это телефонные звонки – звонки по сотовому телефону, между прочим, – упрямо, хоть и бесплатно, могут передать то, что чувствует тело? Как могут призраки прикасаться к живым?

Я постарался не думать об этом.

Я бросил сотовый телефон на сиденье рядом с собой, туда, где уже в беспорядке валялись сэндвичи Зеода в бумажных упаковках, надорванный пакет с рассыпавшимися чипсами, смятые жирные салфетки, ставшие прозрачными в лучах утреннего солнца. Я неаккуратно ем, многое делаю неправильно, но теперь это не имеет значения – ни сегодня, ни в будущем. Как только прервался поток телефонных тиков, я помрачнел, стал рассеянным. Я пересек мост, соединяющий Поустмаут с Мэном, и попытался сосредоточиться на том, что видел вокруг себя, чтобы справиться с тиками, забыть об усталости и горечи и превратиться в стрелу, наконечник которой направлен на Масконгаспойнт-Стейшн, туда, где можно будет найти ответы на интересующие меня вопросы. Вместо туреттовской болтовни у меня в голове раздался голос Минны: «Не бросай этого дела, шут. Ты должен довести начатое до конца, так что не опускай руки. Рассказывай свою историю на ходу».

Шоссе № 1, тянувшееся вдоль побережья Мэна, проходило через вереницу облюбованных туристами деревушек: они манили чистыми пляжами, лодками, сдающимися напрокат, и решительно все ломились от антиквариата и омаров. Большинство отелей и ресторанов были закрыты, на них пестрели вывески с надписями «УВИДИМСЯ СЛЕДУЮЩИМ ЛЕТОМ!», «ЖЕЛАЕМ ХОРОШО ПРОВЕСТИ ГОД!». Я что-то сомневался, что все это искренне; дорога напоминала мне схему, дорожную карту, по которой я не в машине еду, а набрасываю маршрут карандашом. У меня еще появилось такое чувство, словно я путешествую по страничкам календаря или по коллекции живописных марок. Ни одна из них мне особенно не понравилась, ни одна не произвела должного впечатления. Всего разок я удосужился выбраться из автомобиля.

В Масконгаспойнт-Стейшн было множество лодок. Деревушка – или городишко? – растянулась на много миль вдоль берега. Отличительной чертой этого места была паромная переправа – «Масконгас Айленд Ферри», – дважды в день доставлявшая пассажиров на остров Масконгас. Найти «мирное место» оказалось совсем нетрудно. «Йосииз» – «ЕДИНСТВЕННЫЙ РЫБНЫЙ РЫНОК МЭНА, ГДЕ МОЖНО ОТВЕДАТЬ СУШИ И ТАЙ», как гласила вывеска, был самым большим из аккуратной триады зданий, которые раскинулись на холме позади паромной переправы и рыболовецких доков. Все здесь было выкрашено в два цвета: в тошнотворный коричнево-розоватый, как у морских раковин, или в аккуратный серовато-коричневый цвет земли. Сараи и амбары были красными, а дома – белыми. Комплекс «Йосииз» выбивался из общей картины: ресторан на сваях, казалось выросший прямо из морского утеса, под которым бушевал океан; два других здания – очевидно, это и было то самое убежище – были окружены ровным рядком сосен – одной высоты и формы. Сверху вывеску украшал портрет Йосии, улыбающегося лысого человека, державшего в руке палочки для еды и прямо-таки источавшего удовольствие. Он сразу же напомнил мне одного из персонажей Дона Мартина.

Я поставил «трейсер» на ресторанной стоянке, расположенной на холме, граничащем с кромкой воды, рыболовецким доком и паромной переправой. Других машин тут не было – только два пикапа для перевозки служащих. На дверях ресторана были написаны часы работы «Йосииз» – ланч начинался в половине первого, то есть через двадцать минут. Ни Тони, ни гиганта не было видно, но мне не хотелось как полному идиоту сидеть на стоянке и дожидаться, пока кто-нибудь выстрелит мне в спину. Пора было заканчивать с этой историей. Должен ведь быть у нее конец… или край?

Я вышел из машины. Холод так и вцепился в меня, а ледяной ветер мгновенно проморозил уши. В воздухе пахло грозой, но на небе не было ни облачка. Я подошел к ограждению из бревен, окружавшему стоянку, спустился вниз, к кромке воды и спрятался в тени ресторана. Как только меня стало не видно с дороги, я расстегнул брюки и пописал на валуны. Мой синдром был в восторге от того, что на светло-серой поверхности камней остались влажные темные следы. Внезапно меня одолело головокружение: я наконец- то нашел край, теперь все будет хорошо. Волны, небо, деревья, Эссрог – я выбился из списка, Из грамматики с небоскребами и асфальтом. Я немедленно вообразил, что утратил свой язык, и, почувствовав неуверенность, тут же ощутил потребность в поддержке, в которой вовсе не нуждался, когда мое горло разрывал громкий речевой тик. Досадный в глазах окружающих порок был моей главной защитой, я понял это теперь, когда мэнское небо оглушило меня воплем молчания. Я споткнулся и ухватился рукой за скалу, чтобы удержаться на ногах. Мне был нужен ответ на каком-нибудь новом языке, мне было необходимо найти себя: сироты нуждаются в океане. Тики растворяются в соленом воздухе.

– Шутовское шоу! – прокричал я кипящей морской пене. Мой крик потерялся над поверхностью океана.

– Бейли! – Этот крик тоже исчез.

– Съешьте меня! Дики-черт!

Тишина. А чего я ожидал? Фрэнка Минну, восстающего из морской пены?

– Эссрог! – кричал я.

Я подумал о Мюррее Эссроге и его жене. Они были бруклинскими Эссрогами – как и я. Интересно, они когда-нибудь подходили к этой кромке воды, чтобы встретиться с небом? Или я был первым Эссрогом, который оставил следы своих ног на побережье Мэна?

– Посвящаю всю эту воду Эссрогу! – завопил я что было мочи.

Я не просто шут – я шут природы.

Вернувшись на сухую землю автостоянки, я одернул пиджак и огляделся по сторонам, чтобы узнать, не слышал ли кто-нибудь моих криков. Какое-то движение мне удалось приметить лишь у основания рыболовецких доков, расположенных ниже уровня стоянки. Там только что пришвартовалась небольшая шхуна, и крошечные фигурки в ярко-желтых костюмах передавали через ограждение пристани ярко-голубые пластиковые ящики с уловом. Я запер машину и направился к концу пустой стоянки, а потом спустился вниз по неровной поверхности холма к людям и лодкам. Я скользил на своих кожаных подошвах, а ветер кусал мои щеки и подбородок. Дойдя до дока, я обернулся назад и увидел, что ресторан и убежище окружает изгиб холма.

– Эй!

Мне удалось привлечь внимание одного из мужчин, работавших в доке. Он повернулся, держа в руках