Сашенька не сразу поняла, что обращаются к ней.

Красавин смотрел на нее сбоку и видел лишь ее тонкий профиль, но вот она повернула голову, и ему стало видно все ее лицо с пухлыми по-детски губами и вопросительно устремленными на него синими глазами.

— Да, да, Я вам говорю, — повторил он.

Сашенька, досадуя на себя за то, что покраснела, поспешно вынула из жакета кошелек, достала из него вчетверо сложенную бумажку и, развернув ее, молча подала офицеру.

— «Александра Ивановна Веретенникова», — вполголоса прочел сотник. Он дотронулся до козырька, звякнув шпорами. На его нагловато-красивом лице разлилось выражение доброжелательства. — Простите, это ваш отец был в Оренбурге городским головой? — спросил он, улыбаясь.

— Нет. Мой отец учитель, — ответила Сашенька.

— А-а-а… — разочарованно выговорил сотник, вдруг помрачнев. — Возьмите, — он протянул Сашеньке ее документы.

— Господин сотник! Извиняюсь за беспокойство… — суетливо заговорил человек с рыжей бородой, который жаловался Сашеньке, что его по миру пустили. Он молча растолкал пассажиров и пробрался вперед. — Вот привел бог!

— Кто такой? — коротко спросил Красавин, холодно взглянув на него.

— Купцы мы, господин сотник. В Оренбурге овсом торговали. «Колупаев и сыновья», лабаз. Разве не помните? А я вашего папашу господина Красавина вот как знал! Я и есть сам Колупаев. — Он пошарил за пазухой. — Документы пожалуйте.

— Очень хорошо-с, — сказал сотник Красавин. — А что вы хотите от меня, господин Колупаев? Только прошу короче, я тороплюсь.

— Во-первых, как вы наши освободители… а я сам как есть пострадавший и вообче… и, во-вторых, желаю с вами остаться, — проговорил купец, снимая шапку и прижимая ее к груди.

— Хорошо. Можете взять свои вещи… Омельченко, дай им казака.

Сотник внимательно оглядел стоявшую перед ним толпу. Его взгляд задержался на небритом человеке в солдатской шинели.

— А ты кто такой? А ну, выйди вперед! — приказал он.

Человек, прихрамывая, вышел из рядов и подошел к офицеру.

— Где шинель взял? Красноармеец?

— Шинель у меня от старой службы осталась, — нехотя сказал человек, отставляя правую ногу.

— Какого полка?

— Фанагорийского гренадерного имени фельдмаршала князя Суворова.

— Солдат?

— Так точно.

— Как же ты, мерзавец, стоишь? — бешено закричал Красавин. — Распустился в совдепии! Службу забыл!

Солдат неловко переступил с ноги на ногу.

Сотник поднял руку и коротко двинул его в подбородок. Солдат покачнулся и побледнел. Тонкая струйка крови потекла по краю дрожащих от негодования губ.

— Большевик?

— Какой я большевик? Я…

— Омельченко, взять! — крикнул Красавин подбежавшему вахмистру.

Вахмистр мигнул казакам.

— Пустите, я и так пойду, — хмуро сказал солдат схватившим его казакам. — Куда я на одной ноге убегу?

— Врет он, — недоверчиво протянул вахмистр.

— Да нет, и вправди нога вроде деревянная, — сказал пожилой казак, нагибаясь и ощупывая ноги солдата.

— Ладно, пустите его, — с досадой приказал сотник. Он вынул из кармана носовой платок и, брезгливо морщась, стал смахивать с шинели мелкие капельки крови.

— Господин сотник, господин полковник идут, — почтительно проговорил вахмистр, показывая в глубину платформы, откуда-торопливо шагал тучный человек в офицерской шинели.

— Ну, как дела, сотник? — спросил мягким баском полковник, подходя и оглядывая притихшую толпу круглыми, навыкате глазами.

— Человек двадцать выловили, господин полковник.

— Очень хорошо… Ну, кончайте скорей. Корпус подходит, и генерал будет недоволен задержкой.

Вдали послышался заливистый гудок паровоза и нараставший грохот. В густом облаке дыма на станцию влетел бронепоезд. Замелькали покрытые защитной броней вагоны с пушками и пулеметами в амбразурах. На вагонах большими белыми буквами было что-то написано. Сашенька успела прочесть: «На Москву». Прогремев мимо платформы, поезд остановился. Паровоз, набирая пары, задышал быстро и тяжело, как человек после долгого бега…

— Ах, доченька! — говорила Сашеньке подсевшая к ней старушка в очках, после того как оставшимся пассажирам было приказано возвратиться в вагоны. — Скажи, какие вредные люди!.. Надругались-то, поди, как?

Сашенька улыбнулась, собрав на переносье мелкие морщинки.

— Что вы, бабуся! Ну ни капельки, — храбро сказала она, тряхнув светлыми вьющимися волосами. — А вот за вас я напугалась, — кивнула она на сидевшего напротив безногого солдата.

Поезд неожиданно дернулся. Вдоль вагонов пробежал перезвон буферов.

— Ну, кажись, поехали, — сказал солдат. — Наконец-то!..

Он озабоченно прищурился, глядя в окно. Там, над белым фасадом вокзала, поднимался столб дыма.

— Гляди, что делают! А? Станцию запалили!.. Постой, а это что? — Он привстал и оторвал фанеру.

Сашенька поднялась и тоже взглянула в окно. По степи, задернутой на горизонте мглистой дымкой дождя, двигалась навстречу медленно ползущему поезду длинная черная лента. Извиваясь между холмами, она приближалась, росла. Теперь уже простым глазом было видно, как по степи в облаке пара сплошной колонной двигалась конница. Вдоль колонны пестрели околыши фуражек донских казаков. Их поджарые лошади с подвязанными в узел хвостами шли ходкой рысью. Впереди ехал осанистый генерал в серой папахе. На его смуглом горбоносом лице вились длинные усы с густыми подусниками. Ветер рвал и завертывал на седло полы шинели на красной подкладке. Под генералом, высоко выкидывая передние ноги, плавно вымахивал рысью светло-рыжий красавец жеребец с белыми бабками.

— Братцы мои! — ахнул солдат. — Так это ж Мамонтов!

— Мамонтов? А кто он такой? — быстро спросила Сашенька.

— Главный вешатель у Деникина. Кавалерией у них командует, — ответил солдат. — Гляди, дочка, еще едут.

На Воронежском тракте показалась другая колонна. Она вскоре приблизилась, и Сашенька увидела почти рядом лица всадников. На всадниках были бурки с белыми башлыками и лохматые папахи. Крайняя лошадь, увидя поезд, в испуге шарахнулась. Всадник взмахнул плетью и злобно оскалился. Его гнедой жеребец взвился на дыбы, пробежал несколько шагов на задних ногах и, опустившись, вновь пошел ритмично выписывать размашистой рысью.

Теперь, казалось, вся степь шевелилась. Всюду, куда хватал глаз, сплошными колоннами двигалась конница.

— Не пойму я, что делается, — сказал солдат, недоуменно пожимая плечами. — И как, скажи, этот Мамонтов в Таловую попал? Вчера еще говорили, что паши держат фронт под Усть-Медведицей… Это сколько же отсюда верст? — он потер лоб. — Ну да, верст побольше сотни… Значит, опять в рейду [16] пошел, в тыл к нашим прорвался. — Солдат повернулся к Сашеньке и пояснил: — Прошлый раз, летом, он до самого Тамбова дошёл. Сколько народу побил, повешал! Поезда под откос пускал. Все церкви ограбил.