Конная армия стремительно шла по Крыму. Неприятель, не оказывая сопротивления, повсеместно сдавался. По сторонам дороги стояли покинутые пушки, зарядные ящики с перерубленными постромками (ездовые уходили на лошадях), валялись разбитые артиллерией бронемашины, снаряды, патронные ящики. Тут и там гнали пленных…

В два перехода дойдя до Симферополя и переночевав в нем, 61-й полк в составе дивизии быстрым маршем двигался на Севастополь.

Хмурое с утра небо к полудню прояснилось. Яркое и еще горячее солнце заливало окрестности — долины, горы, зеленые рощи островерхих тополей.

— Ну и погода хороша! — сказал трубач Климов, потягиваясь.

— Факт, — согласился Кузьмич, — погода — лучше не надо… Я все же не пойму, как это Семен Михайлович было к зеленым попал? — спросил он, оглядываясь на приятеля.

— Чего же тут не понять? — возразил Климов. — Ведь мы же его выручали.

— Это-то известно. А вот как он к ним попал?

— Я знаю, — сказал Харламов, ехавший позади них. — Мне говорил Федя, ординарец Семена Михайловича. Мы с ним дружки.

— А ну, расскажи, Степан Петрович, — попросил Кузьмич.

— Так вот, — начал Харламов, выезжая из ряда и пристраиваясь к Кузьмичу. — Они с Климентом Ефремовичем, стало быть, нас обогнали на автомашине и первые заехали в Симферополь. С ними охранение — два броневика. Заходят на квартиру. Товарищ Ворошилов как прилег на кровать, так и заснул. Ведь трое суток не спали. А Семен Михайлович глянул в окно — какие-то конные ездят. Думал, наш полк. Мы первые шли. Выходит во двор, а там броневики, моторы, что ли, прочищали, шум страшный! Оказалось — зеленые. Банда капитана Орлова. Попереди сам Орлов. На носу эти… как их?..

— Пенсне? — предположил Кузьмич.

— Вет, вот! Пензе. А сам поперед себя держит вот этакий «Смит и Вессон».

Харламов бросил повод и широко, развел руки, показывая размер револьвера.

— Это что — «Смит и Вессон»? — спросил Кузьмич.

— Револьвер такой. Старинный. Американский… Да.

Только Семен Михайлович спросил: «Какой части?» — а они его окружили и повели. Он хотел крикнуть на помощь, да за броневиками голоса не слыхать. Вот он идет и думает: «Есть в стволе патрон или нет?» У него в кармане маузер лежал. Думал, думал, вспомнил — есть патрон!.. Только выходят к переулку — навстречу конные. Один посмотрел и говорит: «Это Буденный. Я его знаю. Рубите его!» А другой: «Пусть покажет документы». Семен Михайлович что-то им подает. Они смотрят — золотые часы! И давай драться. Каждый хочет себе.

— Ишь как ловко сообразил! — заметил Кузьмич.

— Да. Начали они драку и на Семена Михайловича не смотрят. А он рванулся, отбежал в сторону, выхватил маузер — и «бац! бац!» по ним. Они в панику, а тут мы и подоспели.

— Ну а часы?

— Часы? Часы нашли и вернули Семену Михайловичу.

— Да, вот это человек, — сказал Климов. — Из какого хочешь положения выйдет.

Они помолчали.

В стороне, у подножия пожелтевших холмов, показались пулеметные тачанки. Они быстро, мелькали, поднимая за собой рыжий столб пыли.

— Это кто же такие? Махновцы? — недоумевая, предположил Климов.

— Наши. Махно на Феодосию пошел, — пояснил Харламов. — Раскаялся, говорят, грехи замаливает.

Колонна остановилась. Впереди начали спешиваться. Полк располагался на привал.

— Гляди, братва, казаки! — показывал Назаров на пленных, сидевших неподалеку.

Придерживая шашку, он подошел к ним.

— Чтой-то вы, станичники, вроде на себя непохожие? — заговорил он язвительным тоном, встречая на себе хмурые взгляды. — И френчи у вас вроде не наши. И пуговицы вон со львами. И сапоги со шнурками… Всего и звания казачьего фуражка с околышем!.. Скажите, гады, за сколько Антанте поп родавались? — глухо спросил он, подступая.

— Мобилизованные мы, — мрачно ответил носатый урядник.

— Сукины дети вы! Вот кто! — вскрикнул Назаров. — Антантовы сынки! Против народа пошли, такие- разэдакие!

— Ты что, гад, смеешься? — спросил пожилой казак с давно не бритым черным лицом. — Ты не смейся, а расстреляй!

— Мы пленных не расстреливаем. А тебя всегда успеем, — сказал Назаров, оглядываясь на подошедшего Леонова.

— Стреляй! — закричал казак, поднимаясь и раздирая на груди гимнастерку. — Продали!.. Пропили нас генералы… Обманули, а сами убежали! — кричал казак. Он упал и забился. Пена выступила у него на губах.

— Оставь его! Видишь, припадочный, — сказал Леонов. — Ну его к черту!..

Назаров выругался, трясущимися руками стал свертывать папироску.

— Что это с ним? — спросил Леонов, показывая на пожилого казака, который, сидя под кустиком, беспрерывно крутил кулаком около уха.

— Контуженный он, — пояснил носатый урядник. В глубине дороги послышались, все приближаясь, крики «ура». Показались две автомашины, сопровождаемые броневиками. В передней машине сидел рядом с шофером плечистый человек. Сдвинутая на затылок папаха открывала его мягкого овала красивое лицо с большим лбом. Во второй машине ехали Ворошилов и Буденный.

— Ура-а-а!.. — кричали бойцы размахивая руками, бросая вверх шапки.

— Кто это в передней машине проехал? — спросил подслеповатый Кузьмич.

— Командующий фронтом. Товарищ Фрунзе, — отвечал Климов, глядя вслед броневикам, которые скрывались за поворотом дороги…

Спустя часа два Фрунзе, Ворошилов и Будённый вышли из автомобилей у памятника адмиралу Нахимову. Все вокруг было забито военным имуществом, снарядами, — тюками и ящиками. В стороне стояли два подорванных танка. Тут же лежал самовар с продавленным боком. Понуро ходили сотни подседланных лошадей. Около пристани стояли и сидели какие-то люди в военной форме без погон.

На горизонте чернели дымки пароходов.

— Жаль, что у нас нет флота, — глядя вдаль, сказал Фрунзе. — Мы бы их отсюда не выпустили.

Поднимая мелкую зыбь, тихо плескалось море. Ничто не говорило о том, что всего несколько часов тому назад люди лезли по трапам на пароходы, крича, сшибая и хватая один другого за горло…

Полковник и войсковой старшина, не успевшие эвакуироваться, сидели рядышком на чайном ящике и, опустив головы, покорно ждали развязки. Оба заранее сорвали погоны и надеялись, что теперь, может быть, смогут сойти за военных чиновников.

— Григорий Назарыч, ты посмотри, видно, начальство приехало, кто это с усами стоит? Буденный или