Взяв бригаду, Колпаков повел ее на сближение. Его беспокоило только одно обстоятельство: выдержат ли атаку молодые бойцы, впервые принимавшие участие в деле? Поэтому он еще перед выступлением, по мысли Бахтурова, приказал командирам полков так перемешать молодых, чтобы в каждом ряду был и старый боец.

«Ничего, — думал он, — ребята хоть и молодые, но, видно, хорошие. И мы когда-то были такими, а славно дрались».

Повернувшись к бригаде, он подал команду. Полки перешли с рыси в галоп. Задрожала земля. Громкий крик потряс воздух.

Впереди лежала холмистая степь. По ней с топотом, храпом и бряцаньем оружия бурей мчались навстречу две массы всадников.

«Вторая бригада уже атакует! Молодец Василий Васильевич», — подумал Колпаков, выпуская во весь мах жеребца и видя, что вторая бригада уже врубилась в противника. Это была его последняя мысль. Из-за холма почти в упор грянула пушка, и мгновенная смерть выбила его из седла. В рядах произошло замешательство. Молодые бойцы начали повертывать лошадей.

— Товарищи! — звонко закричала Маринка, заставив свою лошадь в несколько прыжков вынести ее перед строем. — Товарищи! Отомстим за командира! Вперед!

Бойцы яростно ударили во фланг белогвардейцам, сбили их и погнали. Часть белых метнулась в сторону, рассыпаясь между скирдами сена, но пулеметчики 62-го полка на всем скаку повернули тачанки, открыв по белым пулеметный огонь.

Бой разыгрывался на всем расстоянии между Агайманом и хутором Рождественским. Третья бригада, брошенная Морозовым в бой как раз в ту минуту, когда белые, двинув резервы, начали одерживать верх, нанесла удар по центру подходившей колонны и, опрокинув белогвардейцев, погнала их по степи.

Выведенная в резерв первая бригада спешилась в лощине за командным пунктом Морозова.

— Нет, брат, так не годится, — стыдил Харламов молодого бойца. — Увидел кадетов — и сразу бежать? Разве ты не знаешь, в какой части служишь? У нас бегать не полагается. У нас котелки снимают за подобные дела.

— Страшно, товарищ Харламов! — сказал боец, с опаской взглянув в суровое лицо казака.

— Страшно? А ты думаешь, мне не страшно? Стало быть, всем нам текать? А кто будет драться?.. Ты гляди, парень, как в атаку пойдем, держись подле меня. Да посматривай, как я буду рубить, и сам так рубай. Увидишь белого — распались на него со всей злостью. Представь, что видишь самого последнего гада. И если его не срубишь, то он тебя срубит. Понял, миляга?

— Понял, товарищ Харламов.

— Ну смотри! Видел, как старые буденновцы отчаянно рубали? А сестра наша Маринка? Женского сословья, а первая бросилась!

Со стороны послышались крики. Харламов поднял голову. Размахивая шашкой, Сидоркин вопил во весь голос:

— Братва! Давай сюда! Быстро! Архангелов в плен забрал!

Дело в том, что Сидоркин, придерживаясь своего постоянного правила: «поменьше опасности, побольше поживы», рыская в тылу по степи, обнаружил в балке человек двадцать белогвардейцев. Определив в них по белым лошадям полковых трубачей, он, воинственно потрясая шашкой над головой, звал на помощь бойцов.

— Что он там расшумелся? — спросил Ладыгин, оглядываясь.

— Говорит, трубачей в плен забрал, — сказал Иль-вачев.

— Трубачей? А ну, Вихров, съезди посмотри. Может быть, и верно, — сказал Иван Ильич с несколько недоверчивым видом.

— Архангелы! Рубай их, братва! — радостно завопил Сидоркин, увидя, что Вихров с несколькими бойцами приближался к нему.

Впереди спешенных трубачей, настороженно посматривая на красноармейцев, стоял высокий капельмейстер со старческим бритым лицом.

— Это я их захватил, товарищ командир, — самодовольно заявил Сидоркин Вихрову. — Хотел порубить. А потом думаю, нет, одному не управиться.

Он был уже в новых добротных сапогах, успев с молниеносной быстротой содрать их со старика сигналиста (свои лакированные Сидоркин предусмотрительно оставил в обозе), и теперь, поглядывая на трубачей как на свою собственность, он мысленно оценивал их новенькие полушубки, штаны, сапоги и фуражки с краповым верхом, прикидывая в уме, сколько можно было бы взять за все это имущество.

— Кто у вас старший? — спросил строго Вихров.

Капельмейстер передал лошадь трубачу-сигналисту, вытянулся и приложил чуть дрожавшую руку к фуражке.

— Хор трубачей семьдесят девятого Балашовского имени генерала Мамонтова полка добровольно передает себя в распоряжение Красной Армии, — доложил он, не опуская руки…

К двум часам бой откатился к хутору Рождественскому. Все это время в степи слышались конский топот, крики, орудийные выстрелы. Истекая кровью, 11-я дивизия сдерживала бешеный натиск врага. Но обстановка складывалась неблагоприятно для Морозова. Посыльные, еще с рассветом отправленные по его приказу в 6-ю дивизию, разыскали ее с большим опозданием и только недавно примчались в Ново-Репьевку с сообщением о тяжелом положении Морозова. Городовиков, к этому времени возвратившийся в Конную армию и принявший 6-ю дивизию, узнав, что товарищ попал в беду, поднял полки по тревоге. Спустя некоторое время он быстрым маршем двинулся на Агайман…

Атаковав и рассеяв дивизию противника, Морозов думал, что остальные части ударной группы Кутепова направились другой дорогой. Он ошибался. Ему предстояло выдержать атаку всего конного корпуса генерала Барбовича.

Морозов вместе с Бахтуровым стоял на своем новом наблюдательном пункте близ хутора и оглядывал местность.

— Да, жаль Колпакова. Такого командира потеряли! — говорил Бахтуров. — Не дожил до полной победы… Помнишь, Федор Максимыч, все собирался поехать учиться на старости лет?

— А что? — Морозов быстро взглянул на комиссара. — И я, как кончим войну, поеду в академию. Товарищ Ворошилов обещал.

— Учиться — дело хорошее, — подтвердил Бахтуров. — Всем нам надо учиться. С неграмотными коммунизм не построишь. Большая наука нужна… Постой, что это? — Он показал вправо, где почти на самом горизонте неясно шевелилась бурая масса войск.

Морозов поднял бинокль к глазам. Бросив взгляд на него, Бахтуров увидел, как на сухощавом лице начдива проступали красные пятна.

— Что там? — спросил Бахтуров.

— Белые. Валом валят…

Только теперь в степь выходили главные силы генерала Барбовича. Но Морозов, посоветовавшись с Бахтуровым, и на этот раз решил, не дожидаясь подхода Городовикова, броситься в атаку. Да другого выхода и не было. Дивизия, получившая приказ не пропускать белых в Крым, стояла насмерть.

Первая бригада, двинутая в лоб Барбовичу, потеснила его авангард. Не ожидая стремительной атаки буденновцев, белые смешались и начали отходить. Их замешательством воспользовались эскадроны второй и третьей бригад. Они ринулись на главные силы. Но не успела вторая бригада, шедшая впереди, пересечь лощину, отделявшую ее от противника, как ряды белых раздались и навстречу рванулись бронемашины.

— Танки! Танки! — пронесся чей-то панический голос.

Молодые бойцы, в первый раз встретившись с бронемашинами, повернули лошадей. Напрасно Василий Васильевич с багровым от гнева лицом, потрясая шашкой, что-то кричал. Ломая строй, бойцы бросились в тыл.

Увлекаемая общим потоком первая бригада, потеснившая было авангард белогвардейцев, начала отходить.

Маринка оказалась в последних рядах. Позади нее, все приближаясь, раздавался быстрый конский топот. Она оглянулась и увидела злобное, с ухарским чубом лицо. Оскалив белые зубы, казак целил пикой ей