Неожиданно Вихров болезненно охнул.

— Ты что? — встревожилась Сашенька.

— Да нет, ничего, — сказал он, кусая губы.

— Как ничего? Тебе больно?

— Немножко царапнуло.

— Покажи, покажи!.. Что же ты молчал? Ах, какой ты, Алеша! Скромность не всегда уместна… Как же это случилось?

— Да так. Отъехали версты две от деревни, и вдруг залп с опушки! У Ильвачева фуражку сбило, а меня в руку. Да ты не волнуйся, кость не задета, — сказал Вихров, уловив выражение беспокойства на лице Сашеньки. — Я перевязал… А Ильвачев какой! По нему стреляют, а он вернулся. «Как же, — говорит, — я без фуражки в полк приеду? Неудобно». — Вихров усмехнулся. — И только стал слезать с лошади, а у него очки выпали. Всю дорогу ворчал…

— Ах, Алешенька, как же ты так? — заговорила Сашенька, участливо глядя на него.

Громкий звук трубы, раздавшийся неподалеку, заставил их оглянуться, и они увидели Дерну, ехавшего на своей огромной вороной лошади.

— Вихров, здорово, братко! — сказал Дерпа, останавливаясь и нагибаясь с седла. — Ты где пропадал?

— По делу ездил.

— А-а… То-то тебя на совещании не было… Ты ничего не знаешь?

— Нет. А что?

— Сейчас выступаем.

— Куда?

— Да хоть на Львов. Четвертая дивизия, сказывали, крепко панам наломала. До самой речки гнала. А там еще шестая им под хвост всыпала.

— Ловко!.. Постой, а это что у тебя? Где достал? — Вихров показал на огромный тяжелый меч, висевший на боку Дерпы.

Дерпа усмехнулся.

— В замке достал. Добрая штука, — сказал он. — Теперь зараз по две головы буду рубать. Такой не сломается. — Он до половины вытащил меч и с силой сунул его в ножны. — Ну, бувайте, хлопцы! — Дерпа сделал знак рукой и, пришпорив лошадь, помчался по улице.

Сражение на львовском плацдарме началось 14 августа. В последующие дни Конная армия вела упорные бои за переправы через Западный Буг. Удачная переправа 6-й и 4-й дивизий и успешная борьба с авангардами белополяков на подступах к городу давали уверенность в быстром овладении львовским узлом.

Реввоенсовет Конной армии поставил дивизиям задачу — стремительным ударом с севера и юга захватить Львов.

Несмотря на отчаянное сопротивление белополяков и на их большое превосходство в численности и вооружении, операция, на Львовском плацдарме развивалась быстро и успешно. К вечеру 17 августа части Конной армии вели бой в пяти верстах от города. Во Львове уже создавались рабочие отряды.

В то время как головные дивизии дрались на подступах к Львову, 11-я дивизия переправилась с боем у Краше и, очистив от противника Буек, быстрым маршем подходила к месту сражения. Впереди, за поросшими лесом холмами, раскатывался пушечный грохот. От беспрестанных взрывов содрогалась земля… Эхо шумело в лесу.

Морозов нагнал первую бригаду на малом привале в дубовой роще, у речки. Он остановил горячившегося дончака у самой опушки. Вдоль нее между деревьями спали вповалку у ног лошадей бойцы первой бригады. Прямо против того места, где остановился начдив, раскинувшись навзничь, у обочины дороги лежал красивый казак. Нагнувшись с седла, Морозов узнал в нем Харламова. В его руке были крепко зажаты поводья. Золотисто-рыжая лошадь его с проступившими ребрами, поджав ноги под брюхо и опустив голову, тоже дремала. Подле Харламова, положив ему на живот голову, лежал Митька Лопатин. Вокруг них — кто навзничь, кто приткнувшись боком к товарищу — спали бойцы. Красноватые лучи всходившего солнца, пробиваясь между стволами деревьев, ложились на пыльные лица бойцов, играли на стременах и оружии. Вокруг было тихо. Только вдали по-прежнему слышался тревожный гул канонады.

Морозов покачал головой и оглянулся на ординарца.

— Ну и крепко же спят, Федор Максимыч! — заметил Абрам. — Разбудить, что ль?

— Не надо, — тихо сказал Морозов. — Устали ребята. Пусть отдохнут.

Он поехал обочиной дороги, пробиваясь между спавшими красноармейцами. Немолодой рыжеватый боец в кожаной куртке, с белыми шрамами на искромсанном шашкой лице приподнялся на локте, мутными глазами взглянул на начдива, пробормотал что-то и опять повалился на бок. В стороне от дороги рядом с лошадью спал старый трубач. Голова его покоилась на боку лошади. Он мерно посапывал большим красным носом, придерживая между коленями сигнальную трубу с истертым, когда-то золоченым шнуром. Морозов подъехал к нему.

— Климов! — тихо окликнул начдив. — А ну-ка, проснись!

— А? Чего?

Климов приоткрыл один глаз и, увидев начдива, живо вскочил. Вслед за ним шумно поднялась лошадь.

— Где комбриг? — спросил Морозов.

Климов поспешно перекинул трубу за спину и сказал сиплым голосом:

— Только сейчас проходил, товарищ начдив.

— Давно здесь стоите?

— Минут десять, больше не будет.

— Так… Ну, ну, ложись, отдыхай…

Морозов тронул лошадь вдоль извилистого берега речки. В чаще чуть слышно постукивал дятел. Начдив слушал дятла, а сам посматривал на убегавшую вверх лесную панораму. Начинаясь низкорослыми ветвистыми грабами, стройными соснами, широкими кленами с темно-зелеными блестящими листьями, лес в глубине все больше густел и, как по огромным ступеням, сплошной Массой поднимался уступами в гору. Там, на самой вершине, картина венчалась могучими буками, уходившими высоченными кронами почти под самые облака.

Над головой Морозова со свистом пронеслась стайка стрижей. Он проследил их полет, повернул голову и увидел пестрое семейство клестов. Выделяясь красными перышками на зеленой листве, клест выклевывал изогнутым клювом смолистые зерна из шишки. Подле него копошилась желтоватая самка. Рыжеватые овсянки прыгали с ветки на ветку. Слышалось их незатейливое, но мелодичное пение. Оливковые малиновки, поблескивая желтыми грудками, перелетали тропинку. Быстро перебегали в траве хохлатые жаворонки. Все это перекликалось на разные голоса, щебетало и пело.

Морозов с малых лет хорошо знал всех этих маленьких обитателей лесов и полей и теперь, слушая птичий хор, невольно припомнил, как вместе с товарищами когда-то ходил искать птичьи гнезда… «А ведь нехорошо делали», — попенял он на себя, вспоминая ребячьи проказы.

Миновав батарейные упряжки с орудиями и зарядными ящиками, Морозов спустился к песчаному берегу речки. Над водой сидел на корточках худой сутулый боец. Услышав конский топот, он повернул голову, и начдив увидел желтое сморщенное лицо с раскосыми глазами.

— А ты, Ли Сян, чего не спишь? — узнав красноармейца и подъезжая к нему, спросил Морозов.

— Лука мыл, товарись начдив. Польский пана мало-мало лука моя сытылял, — быстро вскакивая, скороговоркой ответил китаец.

— Так, может, тебя в лазарет? Китаец отрицательно покачал головой.

— Наши лебята смеяться будет… Нет, Ли Сян лаза-лета не надо.