кулаками по надутым щекам.

— А я к вам, дядя, по делу, — прервал его Митька Лопатин. — Искупаться хочу, а…

— Что такое?

— Чирий на спине выскочил… Спит? — Митька кивнул на лежавшего без движения Кузьмича.

— Спит, — подтвердил Климов. — Разбудим. Пора. И то с вечера спит. — Климов нагнулся и тронул Кузьмича за плечо: — Федор Кузьмич, вставайте! Вставайте, голубчик. Эва, сколько спали!

Лекпом заворочался, поправляясь на сене.

— Все это для нас чепуха… Пустяки, одним словом… Все это не играет никакой роли для нас, — пробормотал лекпом, просыпаясь.

Он присел и увидел Митьку Лопатина.

— А, товарищ Лопатин! — пробасил он приветливо. — Зачем припожаловал?

— Мне бы, товарищ доктор, пособие оказать. Кузьмич порылся в сумке, надел очки и, взглянув поверх них, спросил:

— Фебрис, значит?

— Чего? — не понял Митька.

— Фебрис — это обозначает болезнь. Слово такое. Латынь, — с приличной случаю важностью заметил лекпом.

— Чирий у меня.

— Фурункулюс? А-а… Ну, ну, давай покажи. Митька быстро снял гимнастерку.

— Так-с, — сказал Кузьмич. — Ишь, как его разнесло… Ну что ж, можно. Орать не будешь?

— Постараюсь, — сказал Митька, чувствуя, как мурашки побежали у него по спине.

— Ну ладно. Ложись давай на живот и бери в зубы гимнастёрку.

— Зачем? — удивился Митька.

— Для профилактики. А то закричишь — народ сбежится, нехорошо все-таки.

Кузьмич склонился над Митькой, осторожно обмял фурункул и вдруг со всей силой сдавил его пальцами.

— Ох! — сказал Митька, выпустив из зубов гимнастерку и повертывая к лекпому сразу вспотевшее лицо. — Вы бы поосторожней, товарищ доктор, а то в главах затуманилось.

— Готово, готово, — успокоил Кузьмич. — Гляди, с корнем выскочил.

— Все? — спросил Митька. — Можно одеваться?

— Постой, йодом прижгу… Ну вот, одевайся.

— Премного благодарен, товарищ доктор, — говорил Митька, одеваясь и затягивая ремень. — А то было всю спину стянуло.

— Скажи спасибо, что ко мне, а не в околоток зашел. Они бы тебя компрессами допекли, а то, глядишь, резать стали. Всю бы спину исполосовали. Знаю я их, живорезов. Им только нож в руки.

— Он купаться хотел, — сказал Климов.

— Ну и на здоровье. Вода теплая, а чирий-то с корнем выскочил. Ничего ему не станет.

Митька еще раз поблагодарил лекпома и пошел со двора.

— Смотрите, Василий Прокопыч, каков герой, а? — сказал Кузьмич, глядя ему вслед. — Даже не крикнул. Что значит сильный человек…

— Такой симулировать не будет, — сказал Климов.

— Факт… А, между прочим, симулянта я за версту узнаю. Еще в ту войну глаз набил. Он жалуется на живот, а как входит в околоток, так от самых дверей начинает на обе ноги хромать…

Пройдя огородами, Митька вышел к высокому берегу большого пруда. Отсюда открывалась уходящая вдаль холмистая панорама с разбросанными по склонам белыми хатками, тополями и синевшей на горизонте неровной полосой леса. Внизу, отражая солнце и нависшие ивы, блестела вода. Весь далекий отсюда противоположный берег был покрыт загорелыми телами бойцов. Теплый ветер доносил веселые крики и хохот.

Митька спустился по косогору, быстро разделся за ивами и, выйдя к берегу, остановился, подставив сильное, словно вылитое из бронзы, мускулистое тело под ласкающие косые лучи горячего солнца. Потом, взмахнув руками, разбежался, вниз головой кинулся в воду и поплыл на середину пруда.

— Эй, эй! Куда плывешь? Здесь девушки купаются! — насмешливо крикнула Дуська. — Ну, ну, плыви, плыви, — миролюбиво сказала она, увидев, что Митька стал поспешно загребать в обратную сторону.

Он оглянулся и только теперь увидел черневшие за солнцем три головы. Впереди всех, шлепая ногами, как колесный пароход плицами, плыла Дуська. Ее со смехом догоняли Маринка и Сашенька.

Митьку охватил мальчишеский задор. Он усмехнулся собственной мысли и, набрав воздуху, глубоко нырнул.

— Куда это Митя девался? — спросила Маринка Сашеньку, оглядываясь на нее через плечо.

— Нырнул. А что?

— Почему же так долго? — встревожилась Маринка. — Может, судорога? Он кричать не будет. Он ведь такой… Что ж делать, девушки, а?

Дуська повернулась к ней и открыла было рот, собираясь что-то сказать, как вдруг ее круглое лицо исказилось.

— Ой, мамыньки! — в ужасе закричала она. — Ой, кто-то меня за ногу схватил!.. Ой, девушки, держите метя? Ой, не могу, умираю! Ой, как он меня напугал… Тю, черт, дурак! — напустилась она на Митьку, который, отплевывая воду, вынырнул подле нее. — Погоди, вот Сачкову скажу, он те всыплет. А что, если б я утопилась?

— А я на что? — сказал Митька, смеясь.

— Ну, Митя, зачем ты ее? — укоризненно сказала Маринка.

— Да я ж пошутил! Я ее только тихонько за пятку «хватил… А ну, девушки, давайте, кто вперед к берегу, — предложил он, подплывая.

— Тогда нужно построиться, — сказала Сашенька. — Маринка, Дуся, давайте… А ну — раз, два… Пошли!

Они стайкой ринулись к берегу.

Митька плыл перевалкой, до половины выбрасывая из воды смуглое тело. В несколько взмахов он обогнал плывущую впереди Сашеньку. Вскоре он почувствовал дно под ногами.

— Ну ладно, Митя, ты выиграл! — закричала Маринка. — Давай уплывай отсюда. Нам одеваться надо. А потом приходи к нам. Мы здесь будем…

Девушки, осторожно ощупывая дно ногами, выходили на берег.

Отжимая мелкие, как роса, капельки, Сашенька провела руками по бедрам.

— Какая ты, Саша, складная, — сказала Маринка, с любовью глядя на подругу. — Ну прямо, как куколка. Вот, кажется, так бы взяла тебя, поставила на ладошку и понесла.

— Ну, положим, недалеко бы ты меня унесла, — усмехнулась Сашенька, ласково взглянув па Маринку. — Ты думаешь, во мне сколько? Во мне ведь четыре пуда.

Весело смеясь, они одевались.

— Беспокойное все-таки это дело — любовь, — говорила Маринка. — Вот Митя нырнул, а у меня уже сердце заныло, жалко стало… «А вдруг, — думаю, — больше никогда-никогда не увижу…» Да, слушай, Саша, когда мы были в Житомире, ты там видела большую скалу над рекой?

— Нет. А что?

— Мне одна старушка рассказывала. Давно это было, лет пятьсот. Возвратился из похода на турок какой-то пан Чапский. Заходит в дом тихонько, а его жена с любовником. Понимаешь, какое дело? Ну, тут он повернулся, сел на коня и айда. Выскакал на эту скалу, разогнался, раз — и в реку! Так вместе с конем и убился.

— Ну и чудак! — вспылила Дуська. — Он бы сначала ей, шалаве, все глаза выцарапал. Смотри-ка, мужик воюет, а она, гадюка, чем занимается…

— А что это сегодня Вихрова не видно? — спросила Маринка, садясь на траву.

— Ушаков еще вчера послал его в какую-то деревню по делу. Они вместе с Ильвачевым поехали, — с некоторым беспокойством ответила Сашенька, присаживаясь подле нее. — Смотри, Митя идет, — показала она.