Только сейчас царица увидела, что тело бывшего Кичаки разлагается прямо на глазах; щеки провалились, обнажая почерневшие кости черепа, волосы осыпались на плечи, сквозь влажную, нестерпимо воняющую слизь, в которую превратилась кожа, проступили гнилые мышцы, истончаясь с каждой секундой…

– Добрая трапеза, – спокойно пояснил Живец-Ветала.

Последнее замечание пришлось ему по вкусу, и Ветала повторил, упирая на 'р':

– Добрая трапеза! Благодарю, царица! Не позволишь ли ты мне теперь войти в тело старика? Тебе от него все равно никакого проку…

Сатьявати обернулась.

Казалось, что старый советник просто уснул на носилках, последним движением натянув на себя черно- серебристую шкуру шарабхи-восьминожки. Веки жреца смежились, лысая голова бессильно свесилась на грудь – но грудь эта больше не вздымалась натужным дыханием, губы посерели, черты лица разом заострились…

Обряд и чаша выпущенной из жил крови отняли у брахмана последние жизненные силы.

– Разрешаю, – безразлично бросила царица Живцу. – Он твой. Только делай это сам – я не собираюсь тебе помогать!

– Твоего разрешения вполне достаточно! – в зрачках трупа вспыхнули торжествующие огоньки, и почти сразу оба глазных яблока с треском лопнули, брызнув зловонной жижей.

Мертвец зашатался, на плиты пола с сухим стуком упали фаланги пальцев обеих рук, рассыпавшись в прах – и то, что еще недавно было телом сотника Кичаки, бурыми лохмотьями осело наземь.

Погребальный костер упустил добычу.

На месте трупа стояла призрачная фигура, постепенно теряя человеческие очертания. Ветала. Дух жизни-в-смерти, чья пища – остаточные силы умерших; но и живым не стоит расслабляться в присутствии Живца.

Порыв зябкого ветра взметнул кучку праха, брезгливо разметал по двору… Царица поспешила освободить дорогу, и призрак скользнул к бывшему капалике, окутал его туманом – и быстро втянулся внутрь.

Тело советника зашевелилось, выползая из-под шкуры шарабхи, и встало, покачиваясь на непослушных ногах.

– Он же… не мог ходить! – выдохнула Сатьявати.

– Зато я могу! – ухмыльнулся ей в лицо Живец мертвыми губами старика. – Два тела подряд – куда там ходить, летать впору… только недолго и невысоко! Что ж, услуга за услугу. Помнишь, старикашка говорил, что с твоей кровью не все в порядке? И попал прямо в цель, пень трухлявый! Обычно мы, вольные Веталы, плохо гуляем на привязи; с нами можно договориться – но заставить… А глотнув твоей крови, я почувствовал: вот-вот исчезну, растворюсь, как соль в воде! От человеческого сока такого не бывает. Ты – не человек, царица!

– А кто? Кто я?! – Сатьявати шагнула к трупу, забыв о страхе и омерзении. – Отвечай! Ты ведь сам сказал: мертвые не лгут!

В ответ раздался издевательский смех.

– Не лгут, царица! Но иногда предпочитают помалкивать! Ты что думаешь: я, вольный Ветала, раскрыл бы тебе тайну, если бы не вышел уже из-под твоей власти?! Смешно! Давай посмеемся вместе?!

И вдруг тело лже-брахмана рухнуло на колени, поднеся сложенные ладони ко лбу.

– Пожалуй, я смогу ответить на твой вопрос, Сатьявати, – доброжелательно прозвучало за спиной царицы.

Сатьявати еще только поворачивалась, а смех Живца уже успел перейти в судорожное бульканье, труп затрясся, завыл в безнадежной тоске – словно Ветала понял что-то, понятное только ему, и сейчас пытался избежать злого рока, заранее зная результат.

Он силился заговорить, но губы свело, а горло рождало лишь надрывный вой – вой раздваивался, терзал душу двойной мукой, вихрями мечась кругом царицы… Наконец труп повалился на шкуру шарабхи, скорчился плодом-выкидышем, обхватив руками живот, агония сотрясла его; и неживое стало дважды мертвым. Взгляд бывшего капалики остекленел, сухонькое тело усохло вовсе – на носилках лежал скелет, обтянутый тонкой, восковой кожей.

Вишну, Опекун Мира, опустил боевую раковину, в которую только что дул, и довольно рассмеялся.

– Ты… ты убил его? – Сатьявати с испугом разглядывала незваного гостя.

Вишну был точно таким, как статуя в центральном храме Хастинапура; таким, каким видела его она совсем недавно, глазами мертвого Кичаки.

Бог поиграл раковиной, вытряхнул изнутри брызги слюны и кивнул.

– Да, я убил мерзкого Веталу. И заодно спас достойного брахмана, которого твоя прихоть чуть было не обрекла на адские муки – а он их ничем не заслужил!

– Чем же тогда заслужил смерть мой сын?! – царица дерзко взглянула в лицо богу; и на миг ей опять показалось, что она видит перед собой свое собственное лицо. – И кто следующий?

– Не только мертвые не лгут, дорогая. Я – тоже. Но всему свое время. Сейчас речь не о твоем сыне, и не о тех, кому предстоит умереть – сейчас речь о тебе, моя упрямая аватара. Итак?!.