Все, кроме Грозного, замечали, что регент изменился. Старикам он напоминал Пратипу, того улыбчивого раджу, чье правое бедро было предназначено исключительно для невесток, а колья на площади – исключительно для преступников. Шамкая беззубыми ртами, старики сходились на том, что спокойный взгляд Грозного устрашает больше, нежели в свое время устрашал открытый гнев Шантану- Миротворца.

Да и амнистий поубавилось, чтобы не сказать – они исчезли вовсе.

Тайные перемены замечали послы, кланяясь ниже и говоря глаже; слуги спешили убраться с дороги регента, едва заслышав тяжкие шаги из-за угла коридора; доклады министров стали короче, заменив пространные славословия в начале на древнюю формулу:

– Слуга твой Кунтейка[55] Дашарнский челом бьет и молит о снисхождении…

Регент вдруг стал брить голову, возродив былой закон кшатриев: 'На голове воина должно быть столько волос, сколько можно пропустить через серебряное кольцо!' Кольцо всегда блестело на пальце, а полуседой чуб свисал к левому уху, в мочке которого болталась серьга с крупным рубином.

Капля крови.

Правда, обычай обычаем, а после бритвы цирюльника не так бросалось в глаза, что кудри сорокалетнего регента с недавних пор окончательно побелели; тем паче что в окладистой бороде покамест хватало перца.

Следом за Грозным засияли синевой макушки воевод и рядовых дружинников, и оставленные пряди лихо выбивались из-под шлемов наружу, трепеща на ветру.

Ох, и запомнили хастинапурские чубы от княжества Матсьи до Нижней Яудхеи, когда окраины державы Лунной династии изрядно раздвинулись, а возы с данью поползли в Город Слона!

Стали вслух поговаривать, что Мадхьядеша, Срединная Земля ариев, должна быть единой. Ограниченная с севера Гималаями, а с юга – горами Виндхья, на западе она включала в себя все Поле Куру разом, а на востоке тянулась к слиянию трех рек: Ганги, Ямуны и Сарасвати. И с недавних пор практически все княжества или царства Срединной Земли были с радостью готовы признать над собой сюзеренитет Хастинапура – если Грозный все-таки решит совершить 'Конское приношение', приняв на себя титул Махараджи-Чакравартина…

Все – за исключением могущественных панчалов.

Но кроме этих гордецов, кшатрии остальных земель уже брили головы и носили в левом ухе серьги – кто с рубином, кто с аметистом, кто с хризолитом, в зависимости от достатка.

И твердо знали назубок три дела, позорные для воинского сословия: в грозный час отсиживаться в собрании, быть профессиональным борцом на потеху зевакам и лишиться мужского естества, став среднеполым.

'Грозный час' даже шутливо звали 'Часом Грозного'; да и Хастинапур, названный в честь основателя, Хастина-Слона, вознамерились было переименовать в Бхишмапур, то бишь в Грозный – но регент категорически запретил.

Уважает предков! – шептались в народе.

В самой столице группой брахманов-советников уже был подан на рассмотрение регента закон о чистоте варн. В частности, там предлагалось запретить шудрам-работникам изучение Вед. Дескать, если член низшей касты читает святые писания – да будет ослеплен; если внимает чужому слову – да будет лишен слуха; если же тайно переписывает Веды и Веданги на пальмовых листьях – да отрубят нечестивцу руки и сварят затем в кипящем масле!

В таком виде закон принят не был, но шудры дружно шарахнулись прочь от 'Второго рождения', а кое- какие положения 'Закона о чистоте' начали плавно претворяться в жизнь.

Например, ребенка отца-кшатрия от женщины-шудры стали называть Кшаттри, то есть 'Подрывающий чистоту', а чандалам под страхом смерти запретили прикасаться к жрецам и воинам – даже умирающему от жажды царю чандала-неприкасаемый не мог подать воды, не рискуя при этом головой.

Вдобавок знак на лбу, который символизировал принадлежность к той или иной варне, окончательно стал разноцветным: чтобы окраска человека была видна издалека.

На смену Кула-дхарме, иначе Долгу Семьи, шел Варна-дхарма.

Закон Варн.