Огромно было тело младшего сына Адити-Безграничности: уступая размерами Предвечному Океану, возлежало оно вровень с Ветаса-Древом! – прекрасен был лик Его, и присутствие наполняло Вселенную благородством и миролюбием…

А по Водам Прародины вокруг великого и прекрасного Вишну бродил карла, похожий на шута-вибхишаку. Хитрые глазки-маслинки поблескивали из-под кустистых бровей, жиденькая бородка, достойная козла в рыбацком поселке, свисала паклей; ермолка из алого бархата залихватски съехала на левое ухо. Помимо дурацкой ермолки на карле имелась рубаха совершенно невообразимой расцветки, сшитая явно на вырост, а также шаровары шириной с долину Инда: из-за них карла то и дело путался, оступался – но, на удивление, не падал.

И в воду не проваливался.

Бродил себе по дремотным волнам, как по косогорам, да еще время от времени косился на Древо Ветаса и Опекуна под Древом.

– Глянь направо, глянь налево, – вдруг пронзительно заорал карла на всю Прародину, – в океане аж два Древа!

– Не смешно, – отозвался Вишну, наскоро создавая рядом образ своей супруги, Лакшми-Счастья, и заставляя Счастье чесать себе пятки. – Где ты видишь второе?

– Под первым, – остроумию карлы не было предела. – Вон, уже и цвести начал… Скоро плодоносить пора.

– Все шутишь, – осуждающе заметил бог.

– Все шучу! – с готовностью согласился карла. – По чину положено. Чем бока пролеживать и корчить из себя толстый пуп Мироздания, лучше уж в дураки податься. Все дело какое-никакое!

– Ты мне лучше скажи, как ты наружу выкарабкался?! – проворчал Вишну, отращивая третью и четвертую руки с раковиной и дубинкой соответственно.

– А так же, как и ты, Упендра!

Карла гнусаво захихикал и весьма похабно изобразил, как и из чего он выкарабкался.

– Не смей называть меня так, дурак!

– Упендра! Упендра! – карла весело запрыгал вокруг Опекуна, и эхо откликнулось со всех сторон, заполняя океанский простор:

'Упендра-а-а!'

Раздражение Вишну доставляло карле изрядное удовольствие.

– Что ж, дурак, веселись, пока можешь, – в трубном гласе Опекуна Мира прозвучала отчетливая угроза. – Верней, пока я один из Тримурти, что само по себе немало. Но, полагаю, будь я просто Одним, твоя развязность…

– Одним?! – громыхнуло эхо, разом вытряхнув зарницы из листвы Ветаса-Древа, и Вишну не сразу понял: эхом был ответ карлы, а не финал его собственной тирады.

Очертания уродца смялись в бесформенный ком, пятном крови мелькнула, всасываясь внутрь, дурацкая ермолка – и Предвечный Океан вскипел, метнув пенный столб к нахмурившемуся тучами небу. Прямо с того места, где минутой раньше плясал карла; словно и впрямь существовала в пучине страшная Кобылья Пасть, затаившийся до поры пожар Судного Дня.

Мгновенно небесная ширь пришла в движение. Тучи испуганными овцами шарахнулись в стороны, открылась лазурь без конца и края, и огненными сполохами проступил в вышине гневный лик бывшего дурака.

От прошлой личины осталось одно: съехавшая на ухо алая ермолка солнца. Но чувствовалось: захоти Он, и солнце мигом окажется на макушке, превратив восход в полдень.

– Я, Дьяус-Небо, успел позабыть, каково оно: быть тем Одним, которым мечтаешь стать ты! И, клянусь временами, когда Трехмирье склонялось перед Вседержителем – ты зря напомнил мне о запретном!

В новом положении Вишну, в положении ничтожества перед гигантом, было всего одно преимущество – возможность насмехаться.

И Опекун воспользовался ею, подобно Дьяусу-карле.

– Из Вседержителей в дураки? Ты считаешь это возвышением, грозный друг мой?! Да, будет о чем порассказать в Обители Тридцати Трех…

– Ты родился слабым, Упендра, и поэтому помешан на силе, ложно полагая ее возвышением! Думаешь, кто-то оказался сильнее Меня? Раньше я был способен представить – а значит, и создать! – все, что угодно… Да, наверное, в результате мог появиться некто, способный превзойти Абсолют! Но быть Злом и Добром в одном лице, быть Всем! – быть Дьяусом… Когда Один осознает всю скуку Одиночества, он вместе с этим понимает: такой груз не по плечу богу! Разве что шуту – и я опрокинулся в самого себя, Упендра! Я создал камень, который сам не смог поднять! Веришь, по сей день я еще ни разу не пожалел о своем решении…

Косматые брови сошлись на переносице, и лик в небе повторил шепотом, прозвучавшим страшнее грома:

– По сей день. Но ты впервые заставил меня пожалеть о сделанном выборе.

– Поздно жалеть, Дьяус! Ты шут, забавный малыш, отставной божок на побегушках – и не более того! Корчи рожи в свое удовольствие, рисуй себя на небе, поучай или насмехайся – но судьбы Трехмирья вершат другие! Твое время прошло и никогда не вернется; теперь настал черед МОЕГО времени! Абсолют не по плечу Дьяусу? – посмотрим, не сумеет ли Вишну-Опекун подставить свое плечо!

– Многие так думали… – задумчиво пророкотало небо. – Но даже двоих оказалось недостаточно. Варуна-Водоворот и Друг-Митра продержались долго, дольше, чем я предполагал, но и им пришлось уйти. Варуна согласился на это добровольно, а Митра… Где он теперь, Друг, ставший Изгнанником? Там, где богов не называют Друзьями! Здание Трехмирья складывалось по кирпичику не одно тысячелетие, даже не одну югу[50] – и не тебе, Упендра, ломать плод чужих трудов!