– Особая?

Гангея плохо понимал, что сейчас говорит в нем: желание угодить отцу, вчерашняя обида, уязвленная гордость или тот зверь, что рычал от счастья в челне, над покорной самкой?!

Или ревность?

Или-лили…

– Стать женой раджи Шантану – это, по-твоему, не особая судьба для рыбачки-приемыша? Отвечай!

– И снова ты прав, сиятельный царевич, но… именно ЖЕНОЙ, а не наложницей! – твердо закончил Юпакша и с вызовом взглянул в лицо Гангеи. – Не в этом судьба избранницы Спасителя!

– Вот даже как? И откуда же тебе известна ее судьба? Ты святой мудрец? Провидец?! Воплощение всей Тримурти разом?!

– Позволь мне пока умолчать об этом, сиятельный царевич, но я действительно знаю! Мне было знамение!

– Хорошо, – губы отвердели, сбросив постылую улыбку. – Ты должен понимать: мой отец или я могли бы увести твою дочь силой, даже не заплатив выкупа – но брак по обряду ракшасов недостоен кшатрия! Итак, чего ты хочешь? Говори!

Несколько мгновений звенящей тишины Юпакша собирался с духом.

– Сатьявати должна стать первой супругой раджи – и старшей в случае повторной женитьбы Шантану, да продлятся дни его вечно! Она должна сидеть по правую руку от престола мужа, и дети ее должны унаследовать трон! – словно бросаясь в реку, кишащую крокодилами, выдохнул бывший разбойник. – Только на этих условиях я отдам свою дочь в жены твоему отцу, великому радже Шантану… или тебе, сиятельный царевич!

– Разумеется, мой отец не принял этих условий, – задумчиво проговорил Гангея, пропустив мимо ушей последнее заявление Юпакши и обращаясь скорее к самому себе.

– Правота твоя безгранична, – вздохнул Юпакша, виновато потупясь.

Дескать, такие мелочи – а раджа возьми и не согласись!

– Если бы речь шла о МОЕЙ свадьбе, – сын Ганги размышлял вслух, – тогда другое дело. Я бы, пожалуй, согласился – у меня все равно нет пока иных жен и сыновей. Да, я не стал бы спорить. Но мой отец… Любовь к твоей дочери разрывает его сердце, но раджа не может, поддавшись страсти, лишить престола единственого сына, наследника, потерянного и вновь обретенного – меня. На его месте я бы поступил точно так же. Впрочем, прими отец твои условия – я-то его наверняка понял бы и простил… Но он никогда не сможет простить сам себя, если решится на такое.

Юпакша ковырял подобранной тростинкой землю.

Несмотря на близость реки, земля в этом месте была сухой и растрескавшейся.

– Может быть, ты все же передумаешь? – со слабой надеждой поинтересовался наконец Гангея. – Мой отец даст за Сатьявати хороший выкуп – ты и мечтать не мог о таком богатстве! Может быть, раджа не догадался предложить тебе выкуп сразу? Ты бы стал почтенным домовладельцем, родичем самого Шантану, ты переехал бы в Хастинапур…

Тростинка сломалась, застряв в одной из трещин.

– Подумай! А то ведь я сейчас повернусь и уеду! Раджа поскучает и забудет о твоей дочери (все обстояло совсем не так просто, но где взять иной способ уломать Индру рыболовов?!), Сатьявати состарится над чаном с солеными угрями, и знамение вместе со счастливой судьбой посмеются над вами! Раскинь мозгами, Юпакша! Соглашайся!

Не надо было слыть знатоком человеческих душ, чтобы увидеть: староста колеблется. На бородатом лице ясно отражалась внутренняя борьба. Казалось, еще немного – и жадность вкупе с боязнью упустить иволгу-удачу пересилят, Юпакша кивнет и согласится. Но староста внезапно замер каменным идолом, изредка передергиваясь и вновь застывая; глаза Юпакши вылезли из орбит, словно он увидел ракшаса- людоеда, уже разинувшего слюнявую пасть. Гангея невольно оглянулся, но рядом никого не было. Если, конечно, не брать в расчет грязного козла, который наслаждался ольховой корой и знать не хотел людей со всеми их проблемами.

Точно такая же козлиная башка досталась некогда одному упрямому мудрецу, который тоже никак не мог разобраться сперва со сватовством к его дочери, а потом – с будущим зятем; добавим в заключение, что зятем был Трехглазый Шива.

Староста забулькал горлом, волосы Юпакши встали дыбом, он спешно закивал головой, словно торопясь согласиться с собеседником-невидимкой – после чего, тяжко вздохнув, ожил и вытер ладонью проступившую на лбу испарину.

– Увы, сиятельный царевич, – и сын Ганги ясно различил в глазках Юпакши пляску темных огней ужаса. – Ты слышал мои условия. Если хочешь, прикажи своим дружинникам посадить меня на кол. Смерти я не боюсь. Но Сатьявати никогда не станет женой раджи Хастинапура иначе, чем в качестве старшей супруги и матери будущих наследников.