благодарного ученика своему Гуру.
'Откажется? Браниться станет?! Отлично! С самым невинным видом ПОПРОШУ его тогда принять этот хлам, в ноги паду – и никуда наш Рама не денется! Обет давал?! Извольте выполнять! Впрочем, если он в свою очередь ПОПРОСИТ меня выкинуть дары в пропасть…' – посмеивался в усы Гангея.
Усмешка выходила какой угодно, но только не веселой.
Наконец перед маленьким отрядом открылась прогалина: здесь, ровно шестнадцать лет назад, молокосос-Гангея впервые увидел своего будущего Гуру, а Словоблуд вступил в ученый спор с Наставником асуров – кто же перед ними, Найрит-Порча или Бродящий-в-ночи?!
Сквозь заросли колючника-ююбы и благоухающего жасмина местами еще выглядывали поваленные стволы – гнилье, почти что труха. Время, однако… и ржавчина пожрала шлем юноши-кшатрия, который очень хотел жить, но еще больше хотел, чтобы перестал жить проклятый Парашурама!
Миновав место былого побоища, люди двинулись дальше в гору.
Вот и знакомый поворот тропинки, в обход обугленного баньяна – в многоствольного великана Гангея когда-то, по молодости и глупости, шарахнул 'Южными Агнцами', желая испытать заученную накануне мантру вызова.
Да, дерево горело долго, насытив Семипламенного Агни своей плотью; а спина ученика после посоха учителя болела еще дольше.
Они обошли устремленную в небо черную пятерню, и тут Гангея не выдержал. Забыв о приличиях, о сане и достоинстве наследника, забыв обо всем на свете, он со щенячьим визгом бросился бегом к жилищу учителя.
Позади, до глубины души потрясенные таким зрелищем, тяжко топали дружинники.
В десяти шагах от ашрама сын Ганги внезапно остановился, как вкопанный, и стражники едва не налетели с разгону на широкую спину своего господина.
Ашрам был пуст. Гангея почувствовал это еще на бегу, но ноги несли тело вперед, а сердце упрямо отказывалось верить! Увы, сомнениям больше не оставалось места: стены бессильно покосились, крыша прохудилась и топорщилась черной гнилью, огород наглухо зарос сорняками, и валялись в грязи останки некогда прочной изгороди…
А главное – дух запустения, который нельзя было спутать ни с чем другим.
Гангея стоял на руинах детства.
– Учитель? – безнадежно прошептал он, и столько отчаяния было в этом единственном слове, что тишина боязливо попятилась. – Гуру, неужели и ты…
Он не договорил и угрюмо двинулся в обход брошенного ашрама. Воины топтались на месте, переглядываясь.
Даже хвостатая Кали, хныча, не осмелилась идти за хозяином.
Внимательно обследовав окрестности, Гангея выяснил: следы боя или пепелище погребального костра, обглоданный человеческий костяк или холмик могилы – отсутствуют.
От сердца отлегло. Значит, Гуру, скорее всего, жив и просто покинул прежнее обиталище. Может быть, Рама даже живет где-то рядом, и его можно отыскать?
Дав сопровождающим передохнуть, наследник двинулся в обратный путь, рыская взглядом по сторонам. Хоть бы спросить у кого-нибудь, куда подевался аскет?! Люди-то должны знать!
Уже на подходе к лагерю они наткнулись на двоих пастухов – мальчишку и старика. Те успели продать дружинникам для ужина трех козлят и теперь собирались гнать доверенное им стадо обратно в деревню. При виде богато одетого кшатрия в сопровождении вооруженной охраны пастухи мигом пали ниц, но Гангея чуть ли не пинками заставил обоих подняться.
Сейчас было не до церемоний.
– Тут рядом стоит обитель великого подвижника Парашурамы, сына Пламенного Джамада, – безо всяких предисловий сразу перешел он к делу. – Но сейчас она пустует. Не знаете ли вы, куда подевался сей достойный аскет?
– Как же не знать, благородный господин?! – охотно прошамкал старик.
Сообразил, небось, червивый финик: чем скорее они с подпаском удовлетворят любопытство заезжего витязя, тем быстрее тот их отпустит; и возможно, не с пустыми руками.
– Бык среди аскетов, Рама-с-Топором отправился на Махендру, лучшую из гор! Говорят, повидаться со своим покровителем, Шивой-Столпником, да пребудет Его шея вечно синей!
Чумазый и широкоскулый мальчишка только кивнул, тараща круглые глазенки.
– Махендра?! – вырвалось у Гангеи. – Это ж Восточные Гхаты! Край света!
– Да, путь неблизкий, – подтвердил словоохотливый старик. – Но за три года отчего ж не дойти? Хотя какие там три – почитай, около четырех будет! Небось, добрался уже… Ты, может, не слышал, господин мой, а у нас все знают: Рама подвижник из подвижников, ежели захочет, и до неба пешком дойдет!
– Вот это точно, – расстроенно пробормотал Гангея и, велев дружинникам отблагодарить пастухов, пошел прочь.
Настроение было испорчено окончательно. Влюбленная якшиня – и та, небось, давным-давно забыла о нем! А ведь когда собирался в путь – радовался, предвкушая не столько удачное сватовство в пользу отца, сколько встречу с матерью и учителем. И вот – на тебе! Сговорились они, что ли?
Скользкое предчувствие шевельнулось в душе Гангеи. Так глубоко, что царевич даже не мог с уверенностью сказать: действительно ли в душе что-то двинулось – и вообще, ЕГО ли это душа?!
Оставалось последнее, весьма важное дело, ради которого он, собственно, и приехал на Курукшетру. Прочь мрачные мысли! В конце концов, ничего особенного не случилось: мать-богиня радует своим