ложе с Амбикой и Амбаликой; надеюсь, они тебе понравятся…
Сатьявати снова засмеялась.
На черном лице Вьясы ясно отразилось смятение, которое он не сумел скрыть.
– Я… нет, я не хочу! Мама! – я отшельник, мне не подобает…
– Ты что, собрался умереть, не оставив потомства?! – жестко спросила Сатьявати. – А потом целую вечность радовать ад своим присутствием?
– Нет, но… я пока не думал об этом! У меня еще будет время…
– Это время пришло. Кроме того, подумай лучше о радже Шантану и его предках, о всей Лунной династии – раз уж твоя собственная судьба тебе безразлична! Неужели ты намерен обречь их всех на адские муки?
– Нет, но… я не готов, – странно было видеть Вьясу в растерянности. – Я боюсь, что у меня не получится!
– У тебя впереди целый день, чтобы подготовиться. Или тебе недостает мужской силы? Ты ведь подвижник, а у таких, как ты, семя не пропадает зря…
– Да с этим-то у меня все в порядке, – досадливо отмахнулся чернец, но было видно, что уверенность его напускная. – Просто… Я еще ни разу не был с женщиной! Кроме того, ты ведь знаешь, как я выгляжу! Что, если жены Вичитры…
– А-а, вот ты о чем, сынок, – мягко улыбнулась Сатьявати, как умела это делать давно, в другой, прошлой жизни. – Не бойся, царевны будут предупреждены. Тебе понравится!
Ее морщинистая рука пауком проползла по мохнатой шкуре шарабхи-восьминожки, служившей одеялом, нашарила ладонь сына и ободряюще сжала ее.
– Пойми, сынок, так надо. Все будет хорошо.
– Все будет хорошо… – эхом прошептал Черный Островитянин, глядя куда-то в одному ему ведомую даль.
Ночью Вьяса почти не спал: фантасмагорические видения, полные обнаженной женской плоти, роились вокруг него, соблазняли, искушали; вкрадчивые голоса шептали на ухо всякий ласковый бред, но постепенно из мары и шелеста вычленился достаточно осмысленный хор:
– Ты не можешь иметь детей… не можешшшь… не можешшшь…
– Ты – урод, и дети твои будут уродами! Они не должны мучиться… мучиться… мучиться…
– Но ты обязан продолжить род! Иначе не взыщи: добро пожаловать в ад… в ад… в ад…
– Твои сыновья станут править Великой Бхаратой! Бхаратой… Бхаратой…
– Нет! Бхаратой должен править Грозный… Грозный… Грозный…
Уже перед самым рассветом к измученному Вьясе явился Вишну.
Дрема?
Явь?!
– У тебя родятся дети. Но Бхаратой должен править Грозный, – подвел черту Опекун Мира, перекрыв шепот видений; и голоса испуганно смолкли.
Бог ласково улыбнулся Вьясе и исчез, а отшельник наконец забылся тяжелым сном без сновидений.
Весь день Черный Островитянин не находил себе места, и даже зашедшая к нему Гопали не смогла отвлечь Вьясу от лихорадочных мыслей и дурных предчувствий. Отшельник был рассеян, отвечал невпопад, и девушка, сообразив, что зашла невовремя, поспешила уйти.
Не забыв, однако, перед уходом налить в чашку Крошки свежего молока.
Кобра проводила рабыню долгим пристальным взглядом, а потом неодобрительно зашипела на своего хозяина. Вьяса очнулся от размышлений, смущенно улыбнулся и пробормотал, поглаживая змею:
– Ты права, Крошка. Лучше бы я разделил ложе с ней, чем с этими развратными шлюхами, которые свели в могилу молодого царевича. Но… всем нужен наследник! Ты наивна, змея: никого не устроит сын шудры и Черного Островитянина, даже если такой ребенок и появится на свет… Никому нет дела до того, хочет ли этого сам Вьяса! Они говорят, что я должен. Наверное, я действительно должен. Должен… – прошептал он, снова впадая в прежнее сумеречное состояние.
Под вечер Вьяса вдруг очнулся от задумчивости и потребовал ароматические снадобья, воду для омовения, новую одежду, гребень, пилочки для ногтей и еще много всякого другого.
Слуги обалдели от такого приказа и превратили покои Черного Островитянина в будуар гетеры.
Даже шафрановую пыльцу цветов лодхры, используемую в качестве пудры, принесли – хватило б слона припудрить!
Через два часа отшельника было не узнать. Борода и волосы (наверное, впервые за всю жизнь!) были аккуратно расчесаны; шаровары розового атласа и небесно-голубая рубаха, подпоясанная золоченым поясом с хризолитовыми вставками, сидели на Черном Островитянине слегка мешковато, но это было землей и небом в сравнении с его дерюжной хламидой!
Отшельник тщательно подстриг ногти, ранее больше напоминавшие когти тигра, и не пожалел благовоний.
Да, теперь он сильно отличался от того жуткого существа, которое подошло к воротам Восхода походкой хмельного удода – но…
Но!
