– Зачем?
Гангея не подал виду, но обида накатила горячей волной: за все эти годы Наставники ни разу не откликнулись на его призыв.
– Зачем, говоришь? Да так, пустяки… Просили, чтобы я тебя убил.
Голос Рамы-с-Топором был обыденно-сух.
И Грозный захлебнулся болью, перед которой вся былая обида выглядела детским лепетом.
Хныканьем того самого мальчишки, которого мать и Наставники привели учиться к Палачу кшатры.
…Ты шел за учителем через начало Безначалья.
След в след.
Мертвая тишина царила кругом, лишь изредка она взрывалась оглушительным карканьем воронья – и вот снова: молчание и шарканье шагов. Туго заплетенная коса Рамы болталась из стороны в сторону, тебе стоило большого труда отводить взгляд, вместо того, чтобы зачарованно следить за пушистым кончиком; и даже Топор-Подарок, казалось, пригасил свой обычный блеск.
Если бы это было сном, полуночным кошмаром, ты хотя бы мог надеяться проснуться.
Долг Кшатрия шествовал рядом с тобой, изредка одобрительно похлопывая по плечу, и впервые ты подумал: 'Предпочти я этого спутника другому, пусть не менее требовательному, но иному! – что бы изменилось?'
'Ничего, – отозвался Долг Кшатрия, словно подслушав твои мысли. – От себя не уйдешь…'
Тебе очень хотелось уйти от самого себя; очень хотелось просто уйти – хоть куда-нибудь, где будет плохо, где жизнь рассмеется, прежде чем ударить наотмашь, но уж лучше злой пастырь силой погонит тебя в пропасть, чем идти к обрыву самому…
Вы шли через начало Безначалья.
Вдвоем.
Вдвоем?
По левую руку, иногда выныривая из-за гряды холмов и снова скрываясь за макушками утонувших в земле великанов, двигались тринадцать силуэтов. Темно-багровых и при этом почти прозрачных, что можно было представить себе лишь здесь. 'Асурова дюжина', двенадцать брахманов-доброхотов из обители близ Шальвапура, во главе с престарелым Хотраваханой – и один силуэт поменьше, сквозь который просвечивало закатное солнце.
Бенаресская Мать.
Упрямая Амба.
Жара-тапаса главы обители хватило, чтобы взять душу царевны с собой: до конца насладиться возможной победой или испить до дна горечь возможного поражения.
'Мудрый не радуется триумфу и не страдает после разгрома,' – неожиданно взбрело тебе на ум.
'Так то мудрый…' – насмешливо вздохнул Долг Кшатрия.
И ты побрел дальше.
Глядеть по сторонам было неприятно. Сперва, еще только оказавшись здесь, ты решил: Рама-с- Топором пытается тебя запугать! Подозрение явилось и исчезло, а на смену ему пришел стыд. Кислый, подобно мякоти мелких плодов амабалаки, и такой же целебный, как они. Учитель никогда не стал бы запугивать тебя – хотя бы потому, что такое даже не могло прийти ему в голову.
'Тебе же пришло!' – ехидно намекнул Долг Кшатрия, ухмыляясь оскалом черепа.
– Заткнись! – рявкнул ты, даже не заметив, что говоришь вслух; и проклятый Долг умолк, с достоинством отойдя шагов на пять в сторонку.
Рама-с-Топором обернулся на ходу, поджал узкие губы и ничего не сказал.
Дальше пошел.
Ты вздохнул и обогнул мертвого слона с раздувшимся брюхом. Стрелы и копья густо торчали из лобных выпуклостей и основания бивней, жилы на толстенных ногах были безжалостно подрезаны; и труп погонщика валялся рядом, придавленный средней частью хобота.
У погонщика был тонкий хрящеватый нос и пронзительно-черные глаза, волосы его заплетались в косу с пушистым кончиком – и жилистое тело даже в смерти тянулось на свободу.
Совсем рядом, бесстыдно выпятив страшные ожоги крестца и ягодиц, валялись два пехотинца в мятых панцирях 'Стражей колес' – бритоголовые, с седыми чубами, могучие телом… и у каждого в ухе каплей крови отливал рубин.
Странно… ведь ты был совсем не таким, когда держал последний экзамен перед Учителем…
Ты шел через начало Безначалья, а вокруг раскинулась былая битва, одна на двоих, превратясь за эти годы в побоище, смертное поле, 'Мертвецкое коло', тоже одно на двоих. Громоздились руины колесниц, боевые слоны валялись вперемешку с тушами лошадей и мулов, отсеченные руки устилали грязь жуткой гатью – и тела убитых людей выглядели насмешкой над здравым смыслом. Ты с дротиком под левым соском, ты с размозженным теменем, учитель без нижней половины лица, ты-птица в опереньи стрел 'бхалла', Рама с обгорелыми культяпками вместо ног, Рама с бумерангом-ришти в горле, ты… учитель… снова ты… снова…
'Нравится?!' – злобно спросил ты у Долга Кшатрия.
Злоба хрипом клокотала в глотке.
– Дурак! Он же этого и добивается! – издалека откликнулся Долг, и Рама-с-Топором снова
