в неведеньи! Неужели мне надо пасть на колени и молить тебя прекратить болтать о пустяках?!
– Надо. Пади, малыш, пади на коленки… ну же!
– Гуру, хватит ерничать! У меня достаточно забот помимо твоих шуток.
– Теперь я слышу речь не мальчика, но мужа. И муж мне чем дальше, тем больше не нравится. Хотя бы тем, что разучился падать на колени – взамен привыкнув равнодушно созерцать коленопреклоненных. Хорошо, Грозный, перейдем к делу. Я, твой учитель… твой бывший учитель, требую, чтобы ты женился на опозоренной тобой царевне Амбе! Видишь, тебе больше ни к чему слушать сплетни! Итак?
– Ты знаешь, Гуру, я как-то по-другому представлял нашу встречу. Почти двадцать лет тому назад я уже приезжал сюда, бродил у брошенного тобой ашрама и еле удерживался, чтобы не расплакаться на глазах у дружинников. Все последующие годы я часто беседовал с тобой: спорил, рассказывал, делился… Мне казалось, что ты рядом. Что ты – слышишь. Что Махендра, лучшая из гор, которую я возненавидел за кражу учителя, – выдумка, злой сон! Однажды я даже всерьез поссорился с тобой, лишь через три дня вспомнив, что сам придумал твои ответы на свои вопросы. А сейчас мы встретились, и Кала-Время издевается над нами: я другой, да и ты не тот, что прежде, хотя внешне совсем не изменился! Может быть, мы попробуем забыть о произнесенных словах – мы с тобой, добрый Рама-с-Топором, Палач кшатры, и Гангея Грозный, регент Хастинапура! – и начнем по-новой?
– Начнем. Но сперва я надену на вас с Амбой свадебные гирлянды.
– Это бесполезно, Гуру. Пусть ты считаешь меня виноватым, а я никогда не соглашусь с обвинением – но мой обет остается обетом Грозного.
– Согласен. И весь грех от нарушения клятвы беру на себя. Даже если после этого мне придется замаливать его в Преисподней.
– Тебе не придется его замаливать, Гуру. Потому что я умру холостым.
– Это твое последнее слово?
– Да.
– Тогда ты умрешь гораздо раньше, чем предполагаешь. Дар раджи Шантану позволяет тебе самому выбрать время и место собственной смерти – но я заставлю тебя мечтать о кончине, как скряга мечтает о сокровищнице Куберы! Подумай, Грозный, ибо тебе уже приходилось умирать: сперва тихо закрыл глаза малыш, которого я знал, потом покончил с собой юный наследник престола, и многие, многие в тебе успели с тех пор завершить свой жизненный путь! Опомнись, кшатрий! Некоронованный владыка, опомнись! Куда идешь?!
– Иду своим путем; и именно поэтому не могу опомниться. Долг-Дхарма кшатрия властно говорит мне: 'Грозный, ты прав!' Закон утверждает: 'Обет священен, кто бы ни предлагал взять на себя грех от нарушения слова!' И все поколения моих предков заявляют в один голос: 'Кшатрий не должен уклоняться от предложенной битвы!' Ты загнал меня в угол, хитроумный Гуру! Я не могу принять твои требования, и Амба, как и любая другая на ее месте, не станет женой Грозного! – но и подставить шею под Топор-Подарок, позволив тебе просто так убить меня, я тоже не имею права… Опомнись ты, брахман! Оставь силу кшатриям и увещевай словом! Или попросту прокляни меня!
– Я никогда никого не проклинал. В отличие от собственного отца, Пламенного Джамада – его примера мне хватило… Ты женишься на Амбе; или мы сойдемся в бою.
– Прости меня, Гуру…
– Прощаю. И сам совершу все обряды у твоего погребального костра.
– Мир устроен еще глупее, чем я предполагал. Боги, за что?! Взбалмошная и мстительная девчонка закусывает губу, пыжась от собственного упрямства – и вот сходятся в поединке учитель и ученик, безумней двух слонов с лопнувшими висками! Да, я слыхал, что у оскорбленного всегда есть возможность прибегнуть к чьей-то защите; более того, я сам не раз защищал пострадавших – но это же было совсем другое дело!
– Не бывает других дел, Грозный. Ни здесь, ни в иных мирах. И ты забыл, что если оскорбленный, прибегнув к чужой защите, так и не добивается справедливости – у него всегда есть в запасе другая попытка. Моли злопамятную судьбу, чтобы упрямице-Амбе не довелось пойти по второму кругу!
– Ты говоришь об аскезе?
– Я говорю об аскезе с целью получения дара.
– И снова я прав, Гуру. Не смешно ли? – всякий может накопить достаточно Жара-тапаса, умерщвляя собственную плоть, и боги будут вынуждены склониться перед ним! Ракшасы сотрясают небеса, ничтожества торжествуют над мудрыми, рабы над господами… Жар – оружие; его нельзя раздавать кому попало!
– Когда-то я отказался отвечать тебе на вопрос: 'Почему?' И добавил: ты не брахман. Сегодня я лишь повторю это. Ты не брахман, и поэтому рассуждаешь о вещах, которых не в силах постигнуть воин-кшатрий. Особенно тот великий воин, что в одиночку является на Сваямвару и бросает вызов всем…
– Но ведь и ты бросал вызов всем, мудрый Гуру!
– Да. Но я только ждал – они сами приходили сюда, намереваясь убить дерзкого аскета! Приходили и умирали, допьяна напившись собственной гордыни! Я же никогда не являлся в дома кшатры завоевателем, опираясь на месть и могущество… и после меня не оставалось восторженной публики и трупов возниц, повинных лишь в том, что кинулись на помощь господину!
– О чем ты говоришь, учитель?! Какие возницы?!
– Ты ослышался, Грозный. Конечно же, дело не в возницах…
Остов гнилого ашрама маячил из-за кустов. И в душе не затеплился даже крохотный огонек – так скелет любимого существа вызывает лишь гадливость и тошноту, а память отчаянно сопротивляется насилию.
Шлюха-память.
– Наставники ко мне приходили, – бросил Рама, срывая метелку дикого овса и вертя ее между пальцами. – Словоблуд с Ушанасом. Позавчера…