самого неба. И в свете этого столба пламени сошлись в битве боги и демоны, если только не само добро и зло. Пламя подпитывалось магией, и когда оно погасло, магии в Санктуарии больше не осталось. Никто не отваживался сказать вслух, что дом Пелеса проклят или благословен оттого, что здесь случилось. Но, так или иначе, сюда никто не приходил. Дома Пелеса сторонились, избегали даже вспоминать о нем.

Над руинами поднималось такое же отвратительное зловоние, как на улице Тихая Пристань, — ничуть не сильнее, но и не слабее. Уэлгрин задержал дыхание. Покопался в памяти, пытаясь припомнить те штучки относительно восприятия, которые должен был знать любой солдат тех времен, когда в Санктуарии вовсю свирепствовала магия. Потом опустился на колени и прищурился.

Худосочные сорняки и крапива с отвратительными фиолетово-багровыми бархатистыми листьями бурно разрослись на толстом слое пепла, как будто доказывая всем своим видом, что в Санктуарии еще сохранилась кое-какая смертоносная магия. Не замеченная добрыми фермерами и чародеями, эта магия все же могла сгодиться для отчаявшихся. Но произвести такое мерзкое зловоние?.. Нет, дело было в другом.

Ведемир присел рядом со своим командиром.

— Мы приведем сюда жрецов, чтобы снова здесь все выжечь?

Уэлгрин встал.

— Возможно. По мне, так выглядит вполне безобидно. Но что я могу понимать в этом, а?

Ведемир счел за разумное промолчать. Потом спросил:

— Значит, это где-то в другом месте?

Буйные заросли дикого винограда заплели провалы окон и дверей бывшего дома Тасфалена Ланкотиса, давно пропавшего без вести и скорее всего погибшего. Они словно напоминали всякому, кто осмеливался сюда прийти, что с этим местом шутки плохи. Дом Пелеса — это место, где магия умерла, а дом Ланкотиса — место, в котором она еще сохранилась. В Санктуарии всегда были свои призраки. И проблема дома Ланкотиса была не в том, что там поселились демоны, а в том, что, похоже, через него они проникали в мир.

В окнах дома Ланкотиса время от времени мелькали отвратительные морды. Из-под полуобвалившейся штукатурки иногда раздавались странные звуки. Сквозь проломы в крыше порой виднелись вспышки света таких цветов, которые рассудок старался поскорее забыть. Ходили слухи, что дом не просто одержим демоническими силами, а даже хуже — в этом доме замурованы, как в тюрьме, те, кто потерпел поражение в битве при доме Пелеса. Жрецы Ильса и Саванкалы предпочитали не искать правды.

А те, кто правду знал, держали рты на замке.

— Что это? — Ведемир указал на окно во втором этаже, где полоскались в потоках вечернего бриза остатки истрепанной в клочья занавески. Виноградная поросль вокруг окна была оборвана.

Сдвинутые с места, полуоторванные листья трепетали на ветру.

Уэлгрин нахмурился. Он тоже заметил непорядок, но надеялся, что его новый лейтенант окажется не слишком наблюдательным. Сам он предпочел бы полезть прямо в ад, чем в дом Ланкотиса. Кто-то должен был выяснить, что же здесь случилось, но только не он и не сегодня днем — потому что, что бы здесь ни случилось, это не оно произвело ту вонь. Ветер был свеж и чист и нес с собой приятный запах медовых сот.

Благоразумно выбрав меньшее из двух зол, Уэлгрин направился обратно на улицу Тихая Пристань, откуда они с лейтенантом пошли туда, куда вели их носы. К черту предчувствия и предрассудки! После множества ошибок и бесплодных попыток они наконец набрели на дом, рядом с которым кишки у обоих скрутило в узел, а на глазах выступили слезы. Закрыв нос и рот одной рукой, Уэлгрин махнул другой Ведемиру, чтобы следовал за ним, и вошел во внутренний двор.

Капитан стражи рассчитывал обнаружить что-то невероятно большое и отвратительное, не во дворике они наткнулись на самого обычного осла, все еще запряженного в повозку. Только вот и осел, и повозка показались Уэлгрину до боли знакомыми.

Ведемир не разобрал, что там капитан бормочет себе под нос.

Он быстро закрыл руками рот и выскочил за арку у входа, откуда тотчас же донеслись характерные звуки.

— Что?.. Ох!.. Боги!..

Уэлгрин разозлился. Он пришел в такую ярость, что даже отчасти перестал замечать зловоние. Почти бегом капитан пересек дворик и обнаружил кучу отбросов, которая и испускала эту вонь.

Пинком он отбросил в сторону небольшую кучку мусора. Его худшие подозрения подтвердились. Набрав полную грудь воздуха, Уэлгрин закричал во всю глотку:

— Теодебурга!

Тишина. Ведемир вернулся и встал рядом с командиром. Имени он не узнал, но все равно присоединился к призывам начальника. Зловонный воздух до сих пор не убил его, а перестать дышать Ведемир не мог. Теперь смрад уже не казался таким невыносимо отвратительным — наверное, они просто принюхались. Это было похоже на то, как немеет тело на месте свежей раны.

— Те-о-де-бур-га!!!

Уэлгрин схватил какую-то палку и изо всех сил саданул ею по железному ободу колеса тележки. Деревяшка от такого удара разлетелась на мелкие щепки, так что оба мужчины зажмурились, сберегая глаза. А когда они снова открыли их, перед ними в арке двери стояла стройная маленькая женщина, а рядом с ней — кучка ребятишек мал мала меньше и другая женщина с младенцем на руках.

— Во имя тысяч проклятых богов, что ты здесь делаешь?! — Уэлгрин ткнул остатками деревяшки в сторону смердящей кучи.

Глаза Теодебурги раскрылись так широко, что стали не меньше, чем у прирожденных бейсибцев. Она сказала тихо — как будто голос донесся откуда-то из соседнего дома:

— Шаппинг.