Чумы, а сестра прислуживала рыбоглазым во дворце. Уэлгрин знал все это, и даже больше, из досье, собранных Факельщиком. Сейчас капитана больше интересовала женщина, которая шла из Дворца Правосудия в сторону Западных ворот. Он повел Ведемира, который все еще лепетал что-то о своем семействе, на плац для упражнений, где Трашер как раз объяснял последним новобранцам разницу между «право» и «лево».

— Не думаю, что им очень по душе было мое поступление на службу. Они, конечно, не стали меня отговаривать… Ну, мама еще могла бы попробовать, но не папа…

Женщина свернула за угол. Уэлгрин успел разглядеть ее профиль, прежде чем новобранцы Трашера загородили обзор. Вряд ли это была Ченая. Только очень веская причина могла привести Ченаю во дворец, и когда она туда являлась, то снаряжалась как на войну.

— Что-то не так, командир? — спросил Ведемир.

Уэлгрин обернулся к лейтенанту. Он не знал, сколько времени стоял рядом с Ведемиром, полностью занятый своими мыслями.

Трашер умел при случае прикинуться невидимкой. А Ведемир — нет. И не его, конечно, в том вина, но оба офицера вдруг ощутили какую-то неловкость.

— Подожди здесь. Мне надо кое-что взять из комнаты в сторожевой башне.

— Хотите, я сбегаю и принесу то, что вам нужно?

— О боги! Ты — не мой денщик, а офицер pa… — Уэлгрин еле успел проглотить готовое вырваться не к месту слово. Только сегодня утром принц провозгласил снижение налогов на очаги безо всякого упоминания о Рэнке или императоре. Они были офицерами непонятно чего, но уж никак не ранканской армии. — Просто постой здесь, подожди меня, и все!

Ведемир застыл от нежданного нравоучения. Уэлгрин помчался наверх, в башню, перескакивая через две ступеньки за раз. Ему нужно было увидеть золотистый отблеск волос, чтобы решить, какую дорогу выбрать им с Ведемиром Он перегнулся через перила. Дежурившие на башне стражники в недоумении поглядели на капитана, а потом уставились туда, куда смотрел он.

Их командир пристально вглядывался в причину своего беспокойства, которая как раз спорила с водоносом. Угол зрения был не очень хорош, так что Уэлгрин по-прежнему не мог хорошенько разглядеть ее лицо.

— Что вы высматриваете? — спросил один из стражников.

— Уэлгрин изо всех сил вцепился в перила, лихорадочно придумывая разумное обоснование своим действиям.

— Смотрю, не собирается ли где-нибудь толпа. Беспорядки.

Неурядицы. Не хочу перегружать нашего нового лейтенанта.

— Да вроде все пока спокойно, — отозвался стражник, который вместе с Уэлгрином скользил взглядом вдоль улиц. — Все тихо.

— Только вот из Верхнего города целый день тянутся жалобщики. Что-то там померло, судя по звукам.., то есть по запаху. Собственно, ничего страшного, ничего особенного, я хотел сказать.

Можно никого туда и не посылать… — добавил другой стражник.

— Что-то померло? — переспросил командир.

— С утра к нам уже приходило человека четыре, один за другим — говорили, что вонь там невыносимая. Вот и все — ничего особенного. Никто не видел, что именно там сдохло, все только и говорят, что вонь такая, словно из набитого под завязку склепа.

Женщина с золотыми волосами направилась к западу. А Верхний город — на востоке.

— Мы проверим, что там такое.

Уэлгрин все равно направился бы в Верхний город, даже не встреться ему золотоволосая женщина. Стражники, дежурившие на башне, были завербованы из пришлых рабочих, которые строили для Факельщика новые стены. И для них Верхний город означал всего лишь название еще одного городского квартала.

Лицо Ведемира закаменело, когда Уэлгрин рассказал ему о «мертвом» в Верхнем городе. При этих словах молодой лейтенант непроизвольно схватился за оружие. Точно так же пальцы его правой руки непроизвольно сложились в охранительный знак илсигов. Командир не стал его высмеивать, хотя сам не особенно верил во всякие охранительные жесты и амулеты.

Быстрым шагом они прошли через ворота. От двух стражников, наверное, исходило ощущение опасности, так что люди на улицах расступались, давая им пройти. Над улицей Тихая Пристань висело густое тяжелое зловоние.

— Что же это сдохло-то? — спросил Ведемир, потому как запах не был похож ни на один из тех, с какими ему приходилось сталкиваться раньше, хотя исходил он, несомненно, от какой-то насквозь прогнившей, разложившейся плоти.

Уэлгрин пожал плечами и поправил повязку на голове. Тихая Пристань была пустынна, все ставни на окнах наглухо закрыты.

Уэлгрину пришлось положиться на свое обоняние или, если уж на то пошло, на инстинкты. Вот почему он свернул с улицы на аллею с истертыми каменными ступенями. Любой, кто пережил Ту ночь, до конца своих дней не забудет этих ступеней.

Они прошли в выжженный внутренний двор. Дом Пелеса совсем не изменился с тех пор, как его сожгли. Штормовые ветры потрепали и свалили остатки засохших деревьев, но никто не забирался сюда в поисках сломанных досок или дерева на растопку.

После мятежа Ложной Чумы оставалось где-то с дюжину таких вот выжженных усадеб. До сих пор сохранился только дом Пелеса. И останется до тех пор, пока не умрет последний, кто об этом помнит.

В ту ночь из дома Пелеса бил столб пламени. Это пламя вырывалось из адской бездны и вздымалось до