- Почему неправду говоришь? Не очень много. Что ж, они никому не мешают.

- Не мешают? - неожиданно вскочил дед Элизбара. - А зачем твой проклятый месепе на мою Натэлу смотрит? Я ему голову оторву.

- По вашему закону все мужчины смотрят на чужих женщин, почему же месепе не может? - заинтересовался Али-Баиндур.

- Равные могут смотреть, а презренные месепе не могут. Наши дочери за месепе замуж не выходят, их сейчас же гзири в месепе должен переписать, и мужчины не женятся, тоже переписывают... Никто не хочет в рабов превратиться, - охотно разъяснил отец Ростома.

- А много у вас в поселении месепе? - поспешил спросить Али-Баиндур.

- Много, семейств сорок будет... Женщины на шерсти мокнут, мужчины камни бьют. Мы месепе в Носте не пускаем, пусть отдельно живут... Пятнадцать пасох назад сын Гоголадзе на дочери месепе женился, большой переполох был, отец с горя умер. Пусто отдельно живут.

- А мсахури женятся на ваших дочерях?

- Мсахури могут... Только зачем нашим девушкам за неравных идти? У нас свое дело, у них свое... Мы к ним в гости не ходим, зачем дружбу водить с чужими? - добродушно сказал азнаур Иванэ Кавтарадзе.

- Как с чужими? - поразился Али-Баиндур. - Разве мсахури не грузины?

- Грузины, и месепе много грузин, мы тоже грузины, а почему князья к себе не приглашают? Орел - птица, воробей - птица, зачем не дружат? насмешливо спросил Кавтарадзе.

- У нас кто выше, тому шах Аббас земли и скота больше дает... Уже солнце прячется, пора намаз делать... А далеко камни бьют?.. Месепе народ бедный, дешевле за ночлег возьмет.

- Мы тоже не богатые, но от гостя ничего не берем, у кого хочешь живи... и верблюд твой сыт будет, - сказал дед Димитрия.

- Да, вы - народ хороший... Вот недавно армяне из Кахети тайно перебрались. Шах Аббас в рабате Джульфа их устроил. Разбогатели, земли накупили, все купцы. А в Кахети котлы лудили...

- Что ж, счастливые они, - сказал Шио.

- Если захотите, и вы счастливыми будете. Около Исфахана есть большое предместье - Госенабат, одни грузины живут. Шах Аббас грузин больше всех любит. Там тутовый лес. Все шелком торгуют. Богатый народ - многие ханами стали, другие караван-сараи открыли, а кто не хочет торговать, хозяйство большое имеет, жены шелковое платье носят, тавсакрави из зеленого бархата с алмазной булавкой. На свадьбу ханы в гости приезжают. Грузины очень довольны. Все богато живут. Ирану много шелка нужно, совсем маленькие пошлины платят. Говорить громко не надо, я здесь несколько дней торговать буду... Подумайте... Есть один щедрый купец и ученый банщик, который научит, как перебраться в Иран.

- Ты что народ смущаешь? - неожиданно нарушил беседу грозный окрик.

Гзири, оторванный от обеда слугою, прибежавшим с доносом, учащенно дышал.

- Торговать приехал - плати нацвали пошлину и торгуй, мы с Ираном в дружбе, а народ приехал смущать - на себя сердись, пятки подкую.

Гзири тяжело опустил руку на плечо Али-Баиндура.

Али-Баиндур незаметно сунул руку под халат.

Азнауры угрюмо молчали. Крестьяне собирались потихоньку скрыться, но вдруг бухнул церковный колокол. Все вздрогнули. Неурочный удар колокола означал радость или большое несчастье.

Гзири, выпустив купца, бросился через мост. Мужчины, роняя шапки и палки, бежали за ним. Одурев, неслись женщины и дети.

Али-Баиндур, быстро вскочив на верблюда, исчез в надвигавшейся темноте.

Около церкви Элизбар с перевязанной рукой, лихо стоя на коне, надрываясь, кричал:

- Победа, победа!.. Турки бегут!.. Большая добыча досталась!.. Ностевцы молодцы!.. Победа!!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Вскоре сгорбленная женщина в черном платке, подбадриваемая старшим дружинником Сотраном, в смятении переступала порог комнаты Нари. Женщина робко оглядела шелковые подушки и нерешительно остановилась у двери. В ответ на приветствие Нари забурчала о назойливости неблагодарных, совсем не заботящихся о покое и красоте царицы. Женщина вытерла кончиком черного платка слезу и виновато прошептала о большом горе. Она умоляла Нари сжалиться над несчастными и позволить видеть ангельские глаза царицы. Нари, продолжая бурчать, повела женщину в молельню. Мариам со скучающим видом слушала тягучую жалобу.

- Разве у мсахури поднимется рука на свой труд? Верный слуга князя Шадимана у доброго Гиви кремни покупал. Все в Эзати знают - хорошие кремни Гиви делает. Только мой Мераб три дня в лесу охотился, на верхнем выступе много джейранов. Три дня охотился, пожара не было, а ночью приехал, очень устал, сразу спать лег... Когда спит, весь лес над ухом можно рубить, еще крепче спать будет. Я тоже огня не видела, а когда встала утром, гзири пришел, крепко сердился: 'Ты охотился - амбар цел был, ты приехал - амбара не стало. Один человек видел, как ты сухими дровами амбар угощал...' А какой человек - не сказал... В Эзати все знают - Мераб предан царю, а разве у мсахури поднимется рука на свой труд?.. Прикажи, светлая царица, освободить Мераба, все в твоей воле.

Мариам брезгливо оглядела выцветший подол женщины и достала монету.

- Возьми, для бога даю, помолись, пусть простит безумного. Свечу поставь из желтого воска, из желтого бог больше любит.

- Уже ставила, ангельская царица, из желтого ставила из белого с серебряной каймой тоже ставила, не помогает. Говорят, бог из голубого воска любит, только такой для князей делают... Наверно, ведьма глаза на наш дом открыла. Хорошо жили. Мераб работал, Киазо тоже с детства при князе Херхеулидзе царскую службу нес... хорошо жили, почет от всех имели, уже азнаурство было близко... а сейчас Киазо больной в лесу пропадает, невеста тоже убежала... винить нельзя: какой Киазо человек без языка... А надсмотрщик все взял, а землю не берет... Мераб в яме сидит. Надсмотрщик говорит: пусть Киазо на земле работает, без языка царской службе не нужен, пусть на земле работает. А разве может Киазо работать? С детства земли не знал, князь за рост к себе взял, но на что рост, если языка нет... Прикажи, ангельская царица, отпустить Мераба, бог видит, разве у мсахури поднимется рука на свой труд.

Мариам поморщилась и нетерпеливо встала.

- Благодари бога, что безумца по закону за огонь в огонь не бросили. Если гзири наказал, значит, за дело, если отпущу, никто не будет бояться царский амбар жечь. - Подумав, царица добавила: - Пусть князь Шадиман с гзири поговорит. Гзири лучше тебя знает, виноват твой Мераб или нет... Если не виноват, бог не допустит неправды, а я прощаю злую руку...

В затихшем Тбилиси с тревогой ожидали исхода войны. Тбилисцы привычно подымали головы, всматриваясь в круглые башни крепости, но огненного сигнала о приближении врага не было.

На майдане глашатаи хрипло выкрикивали последние новости, но никто не интересовался дерзкой лисицей, появлявшейся на засеянной земле азнаура Микеладзе, от чего земля лишилась произрастания; еще меньше волновала пропажа трех баранов у амкара зеленного цеха. Амкары, торговцы, разносчики слонялись по майдану, надоедливо выпытывали друг у друга мнение о войне, качали головами, охали и расходились, чтобы на другом углу снова собраться кучкой с теми же разговорами и предположениями. На плоских крышах, террасами спускавшихся к кривым улочкам, женщины выслушивали предсказательниц, причитали, вздыхали, утешали родных. Старухи в черных тавсакрави сидели сложа руки, запутанные прялки праздно валялись на коленях.

Никто не нанизывал шерстяные петли на блестящие спицы, никто не чистил ханский рис для пилава, никто не думал о любимом дне в серной бане, где собираются людей посмотреть и себя показать.

Во всех дворах стояли нагруженные домашними вещами арбы, готовые при первом сигнале двинуться в горы. Но амкары и купцы не думали покидать Тбилиси, они раз навсегда усвоили опыт прошлого - сможешь откупиться, будешь торговать. В глубоких тайниках были запрятаны товар и сырье.

Но никто не торговал, никто не покупал. Только Вардан Мудрый исподтишка по дешевке скупал большие тюки шелка, снаряжая караван в Иран. И когда на базарных углах особенно было шумно, Вардан спокойно направлялся в Метехский замок.

Там, в пышных комнатах Шадимана, большого любителя изящных вещей, Вардан угодливо раскладывал изделия из слоновой кости.

Любуясь тонкой резьбой ящичка, кальяна или рукоятки кинжала, Шадиман отрывисто ронял вопросы. Вардан, расточая похвалы персидским антикам, уверенно и четко удовлетворял любознательность князя, и