рассказанное ему в шатре.

Даутбек и Ростом смущенно топтались на месте, но Матарс, поймав насмешливый взгляд Саакадзе, вспыхнул и поспешно проговорил:

- Царь, турки переправу обнюхивают, спешат к ущелью. Можно преследовать шакалов по трем дорогам.

- А по какой дороге пошел караван? - спросил Леон Магаладзе.

Сверкнул глазами Матарс.

- Твоему коню не пройти, князь...

Сдержанный смех прошел по рядам.

Царь хотел встать, но Церетели быстро спросил:

- Неужели, царь, думаешь сам принять участие в погоне?

- Не дело царя, - убеждал Баграт, - после такой блестящей победы снизойти до погони за турками.

- Погоня за верблюжьим караваном - забава для молодых князей и азнауров, - настаивал Амилахвари.

Многие поддержали, уговаривая царя не утруждать себя делом, отлично выполнимым опытными полководцами Ярали и Захарией. Некоторые настаивали на отъезде в Тбилиси, другие советовали ждать здесь. Разгоряченные князья наперебой старались высказать заботу и преданность царю.

Георгий X сидел растерянный, поддакивая князьям, беспомощно разводя руками, вздыхал, бессмысленно оглядывая небо, склонял голову, как бы не зная, на что решиться. Баграт вкрадчиво приблизился.

- Лучше вернемся, победителя с нетерпением ждет ликующий Тбилиси!

- Да, да... Мудрый Баграт прав... А ты что скажешь, Нугзар?

Эристави, Мухран-батони и Цицишвили давно с недоумением следили за происходившим. Неужели царь ничего не понимает?

Мухран-батони набросился на Баграта:

- Разве цари, не закончив войну, уходят домой?

- Очевидно, доблестный Мухран-батони проспал, война вчера закончена, возразил Баграт, ехидно посмеиваясь.

Амилахвари и Церетели, смотря на побледневшего Мухран-батони, дружно захохотали.

Мухран-батони ударил себя по изодранному рукаву.

- Очевидно, когда я спал, Баграт бодрствовал, иначе не уговаривал бы царя на смешной поступок.

Эристави, взглянув на потрясенного Церетели, рухнул на камень. Он захлебывался смехом, хрипел, кашлял, слезы градом лились из глаз. Испуганный оруженосец поспешно подал огромный рог кахетинского. Нугзар залпом выпил вино, расправил усы и, поднимаясь, зычно плюнул в сторону Баграта.

Царь лениво позевывал.

- Да, да, Баграт прав, зачем царю снисходить до погони... Лучше поехать с вами, а?.. Пусть за меня кто-нибудь останется.

- Это мудрое решение! - радостно воскликнул Баграт. - Эристави и Мухран-батони горят любопытством заглянуть в стамбульские сундуки, им никто не может запретить. Пусть остаются...

Нугзар, Мухран-батони, Цицишвили, Ярали и Захария с возрастающей тревогой следили за царем.

- Твое место в Тбилиси, - решительно вмешался Амилахвари, - нельзя надолго бросать царство.

- Да, да... Вы правы, нельзя бросать царство... Коня! - загремел вдруг царь.

Все вздрогнули.

- Я сам поведу дружины! Никто в Картли не смеет думать, что на престоле сидит не царь, а баран... Баграт, и ты, Амилахвари, вас не удерживаю, идите в свои замки... Симон и Андукапар останутся со мною, нельзя лишать молодежь случая отличиться. Нугзар, у тебя ранен сын, иди с ним в Тбилиси и жди там моего возвращения... Ты меня понял?..

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На потрескавшейся земле угрюмо сидел Шио. Молотильная доска с плотно вбитыми осколками камней, сверкая заостренными серыми зубьями, лежала перед ним. Медленно поднималась рука, и падающий на расшатанные камни опухший молоток, взвизгивая, беспомощно отскакивал назад. Шио вытирал оборванным рукавом потемневший лоб, отбрасывал войлочную широкополую шляпу, прикрывавшую кувшин, и жадно припадал к глиняному горлышку. Вода булькала, стекала с пересохших губ.

Шио с утра не везло. То молоток, изловчившись, выскользнет из рук, то кувшин опрокинется. Неудачи тревожили, он суеверно оглядывался, мелко крестился. Мысли каменными кругляками тяжело ворочались в голове: плохие вести придут, нехорошо война кончится.

В синем тумане парил над уставшим полем золотой ястреб. Тени становились короче. Хлопотливо стрекотали кузнечики, жужжали шмели, деловито проносились стрекозы. Пыльное солнце падало на тяжелые холмы снопов. Возле них мелькали белые рубашки крестьян, сновали мальчишки.

Иванэ Кавтарадзе, вытирая синим платком широкую грудь, подошел к Шио.

- Починка не поможет, доску надо менять, Шио. Ореховую сделай, крепко держит камни, вот мои месепе сделали такую.

Он легко опустился рядом с Шио.

- Что доску менять, - тоскливо ответил Шио, - дом хотел чинить, а тут война, сына взяли. Не успел вырасти, уже турки пришли.

- Э, Шио, мой Дато тоже ушел.

- У тебя месепе много и сыновей, вот Дато ушел, а Бежан, Ласо, Димитрий и Нико работают; у тебя пять сыновей, Иванэ.

- Слава богу, пусть живут... Хороший хлеб, турок отобьем, сыты будем.

- Кто знает, турок хитрый... Каждый год одно и то же: соберем хлеб, солому, народ уберет огороды, сады, а нацвали, - Шио оглянулся, - свалит все до последней хурмы в царские амбары.

- Не все, каждому доля остается.

- Доля! - вспылил Шио. - А нацвали спрашивает, хватает ли мне, азнауру, моего урожая? У него один ответ и для глехи и для азнауров: 'Сколько наработал, столько и получил'. А сколько я один могу наработать? Сын!.. Большая польза от сына, если он на войне, а когда дома - тоже только о царской охоте думает. Ореховую доску... А кто ее сделает?.. Дом хотел чинить...

- Скучно говоришь, Шио, - махнул рукою Кавтарадэе, - пусть каждый сам о себе думает; твой Георгий - красавец, первый силач в Носте, а ты жалуешься...

- Тебе, Иванэ, не надо жаловаться, у тебя пять сыновей.

- Что ты все моих сыновей считаешь, они из твоих баранов папахи не делают!

Иванэ поднялся. Шио хмуро посмотрел на Кавтарадзе и стал запрягать буйволов.

'Вот, - думал Шио, - у всех на досках сидит целая толпа, а у меня ни одного месепе, два воробья - Маро и Тэкле, какая от них тяжесть?'

На поле каждая семья работала на отведенной земле. Поскрипывая ярмом, буйволы равномерно двигались по кругу. Мужчины, гикая, щелкали длинными кнутами. Для тяжести на молотильных досках сидели женщины и дети.

Поле медленно кружилось, пятнами мелькали люди, животные, качались далекие горы, колесом вертелось густое небо. Солнце рябило в глазах, пряный запах дурманил, едкая пыль царапала горло. Из-под молотильных досок разлетались скользкие золотые брызги. Девушки плоскими деревянными лопатами подбрасывали зерно, желтым пухом ложилась на землю солома.

Зной притуплял желания, расплавлял мысли. Война казалась далекой, нереальной, и только отсутствие молодых мужчин тяжелым камнем пригибало плечи.

Тихо. Носте словно заснуло, даже листья не шелохнутся, только мохнатые волкодавы, высунув языки и тяжело дыша, вытянулись у порога жилищ. По временам, приподнимая морды, они неодобрительно поглядывали на сонно бродивших кур.

Важно переваливаясь на сафьяновых лапках, спускалось к реке стадо дымчатых гусей. Где-то взвизгнул поросенок, утки, беспокойно крякая, захлопали крыльями.

Под широким навесом на кирпичном полу сидел, сгорбившись, дед Димитрия. Дед плоским молотком долбил баранью кожу. Рядом стоял медный чан с водою, куда старик опускал готовый кусок. Другой кусок кожи, прибитый по краям гвоздиками, распластался на ореховой доске. Мерно отстукивали глухие удары по