«…в 1885 году Мег Жири — императрица!» Обессиленная, мадам Жири упала обратно в кресло и сказала:

— Мсье, записка была подписана: «Призрак Оперы». Я слышала о нем раньше, но только наполовину верила в него. С этого момента, после того как призрак сообщил мне, что моя маленькая Мег, плоть от плоти моей, плод моего чрева, станет императрицей, я поверила в него полностью.

Не нужно долго изучать возбужденное лицо мадам Жири, чтобы понять, что было возможно получить от этого прекрасного воспоминания с двумя словами «призрак» и «императрица». Но кто руководил этой глупой марионеткой? Кто?

— Вы никогда не видели призрак, но он говорит с вами, и вы верите всему, что он говорит? — спросил Мушармен.

— Да. Прежде всего именно благодаря ему моя маленькая Мег стала балериной. Я сказала ему; «Если она будет императрицей в 1885 году, вы не должны терять время: она должна стать балериной уже сейчас». Он ответил: «Я позабочусь об этом». Он переговорил с мсье Полиньи, и дело было сделано.

— Так мсье Полиньи видел его?

— Нет, не видел, так же как и я, но он слышал его! Призрак сказал ему что-то на ухо — вы знаете, в ту ночь, когда он вышел бледный из ложи номер пять.

— Невероятно! — произнес Мушармен со вздохом.

— Я всегда думала, что между призраком и мсье Полиньи были секреты, — продолжала мадам Жири. — Мсье Полиньи делал все, о чем просил его призрак, не мог отказать ему ни в чем.

— Вы слышали, Ришар? Полиньи не мог отказать призраку ни в чем.

— Да-да, я слышал! — заявил Ришар. — Полиньи — друг призрака, а мадам Жири — друг Полиньи, и вот вам! — И он добавил грубо: — Но меня не интересует Полиньи. Я могу сказать, что единственное лицо, чья судьба меня действительно интересует, это мадам Жири. Мадам Жири, вы знаете, что в этом конверте?

— Нет, конечно, нет, — ответила она.

— Хорошо, тогда посмотрите!

Она посмотрела в конверт беспокойными глазами, которые быстро прояснились.

— Тысячефранковые банкноты! — воскликнула она.

— Да, мадам Жири, тысячефранковые банкноты. И вы знали об этом очень хорошо!

— Нет, мсье! Я клянусь — Не надо клятв, мадам Жири. А теперь я скажу вам, почему я послал за вами. Я хочу, чтобы вас арестовали.

Два черных пера на выцветшей шляпе, которые обычно имели форму двух вопросительных знаков, тотчас превратились в восклицательные знаки; что же касается самой шляпы, то она угрожающе взметнулась над взбитым пучком волос мадам Жири. Удивление, возмущение, протест, тревога, оскорбленная добродетель — все это отразилось в скользящем движении, приведшем нос билетерши к носу Ришара, который не мог не отпрянуть в своем кресле.

— Арестовать меня?

Рот, который произнес это, казалось, был готов выплюнуть три оставшихся в нем зуба в лицо Ришара. Но тот вел себя героически. Он не отступил. Его угрожающе вытянутый указательный палец уже показывал билетершу ложи номер пять воображаемому судье.

— Я хочу, чтобы вас арестовали, мадам Жири, за воровство!

— Повторите это еще раз! — И, прежде чем Мушармен смог вмешаться, она нанесла Ришару мощный ответный удар. Но не костистая рука вспыльчивой старой женщины ударила директора по щеке: это был конверт, волшебный конверт, причина всех неприятностей. От удара конверт открылся, и банкноты разлетелись в разные стороны, кружась и порхая, как гигантские бабочки.

Оба импресарио издали крик, затем одна и та же мысль заставила их упасть на колени и начать лихорадочно собирать и торопливо рассматривать ценные листки бумаги.

— Они настоящие, Мушармен?

— Они настоящие, Ришар?

— Они все настоящие!

В этой шумной свалке, наполненной ужасными восклицаниями, лейтмотивом звучали слова мадам Жири.

— Воровство? Я воровка!

Вдруг она закричала сдавленным голосом:

— Это больше, чем я могу вынести! — И опять встала вплотную к Ришару. — Во всяком случае, мсье Ришар, — сказала она, — вы лучше, чем я, должны знать, куда подевались двадцать тысяч франков!

— Я должен знать? — спросил он, ошеломленный. — Откуда?

Глядя строго и озабоченно, Мушармен попросил старую женщину объясниться:

— Что вы имеете в виду? Почему вы утверждаете, что мсье Ришар должен знать лучше, чем вы, куда делись двадцать тысяч франков?

Ришар чувствовал, что краснеет под взглядом Мушармена. Он схватил руку мадам Жири и стал бешено трясти ее. Голос его был подобен грому. Он гремел, грохотал, ревел:

— Почему я должен знать лучше, чем вы, куда делись двадцать тысяч франков? Почему?

— Потому что они в вашем кармане! — крикнула билетерша, задыхаясь и глядя на него так, будто он был самим дьяволом.

Ришар замер как громом пораженный этим неожиданным ответом и все более подозрительным взглядом Мушармена. Он лишился сил, которые были ему необходимы в столь трудный момент, чтобы опровергнуть это презренное обвинение.

И так часто случается, что люди, подвергшиеся внезапному нападению, люди с чистой совестью, начинают вдруг казаться виноватыми — удар, нанесенный им, заставляет их бледнеть, краснеть от стыда, шататься, ощетиниваться, резко падать, протестовать, молчать, когда надо говорить, или говорить, когда надо молчать, или оставаться сухими, когда надо потеть, или потеть, когда надо оставаться сухими.

Видя, что Ришар готов напасть на мадам Жири, Мушармен поспешил спросить ее мягко и обнадеживающе:

— Как можете вы подозревать моего коллегу мсье Ришара в том, что он положил двадцать тысяч франков в свой карман?

— Я никогда не говорила этого, — заявила она, — поскольку это я положила двадцать тысяч франков в его карман. — И она добавила вполголоса; — Там, я же сказала вам. Я надеюсь, призрак простит меня.

Ришар начал опять кричать, но Мушармен твердо приказал ему остановиться:

— Тише! Тише! Пусть она объяснится Дайте мне спросить ее. Я не понимаю, почему вы ведете себя подобным образом, когда мы намереваемся прояснить это дело. Вы взбешены, но нельзя же вести себя так.

Лицо мадам Жири приняло мученическое выражение, но оно сияло верой в собственную невиновность.

— Вы говорите, что в конверте, который я положила в карман мсье Ришара, было двадцать тысяч франков, но я по-прежнему утверждаю, что не знала этого. И мсье Ришар не знал.

— Ага, — сказал Ришар, внезапно начав ходить из угла в угол, что пришлось не по вкусу Мушармену. — Так я тоже не знал! Вы положили двадцать тысяч франков в мой карман и ничего не знали об этом! Очень рад слышать это, мадам Жири.

— Да, это правда, — согласилась непримиримая старая женщина, — никто из нас не знал. Но вы должны были в конце концов узнать.

Ришар, определенно, уничтожил бы ее, если бы в комнате не было Мушармена. Но Мушармен сдерживал его. Он вернулся к своему допросу.

— Какой конверт вы положили в карман мсье Ришара? Это был не тот конверт, который мы дали вам и за которым следили, когда вы его взяли в пятую ложу. Ведь только в этом конверте находились двадцать тысяч франков. — Извините меня, но это был именно тот конверт, который мне дали вы, его я и положила в карман мсье Ришара. В ложу призрака я отнесла другой конверт, точно такой же, как первый. Я держала его незаметно наготове, и его мне дал призрак.

Сказав это, мадам Жири вытащила из рукава конверт, точно такой же, как тот, в котором содержались двадцать тысяч франков, и подписанный таким же образом. Директора вырвали у нее конверт, рассмотрели