Габриэлю и Мерсье, взяв с них обещание хранить все в секрете, затем положили двадцать тысяч франков в конверт и, не спрашивая объяснений, отдали его мадам Жири, которая была восстановлена в своей прежней должности билетерши. Она не выразила удивления. Разумеется, за ней установили тщательное наблюдение.

Мадам Жири пошла прямо в ложу призрака положила ценный пакет на перила. Габриэль, Мерсье и оба директора спрятались таким образом, что конверт не выходил из их поля зрения ни во время представления в тот вечер, ни после него, потому что, видя конверт на месте, они сами никуда не уходили. Зрительный зал уже опустел, и мадам Жири ушла домой, когда в конце концов, устав ждать, они открыли конверт, естественно, убедившись, что печать на нем не сорвана.

Сначала Ришар и Мушармен решили, что деньги все еще в конверте, но затем поняли, что содержимое подменила двадцать настоящих банкнот были заменены на «игральные деньги». Оба директора были в бешенстве — и напуганы тоже.

— Роберт Худен[3] не мог бы сделать лучше, — заметил Габриэль.

— Да, — кивнул Ришар, — и стоит это намного больше.

Мушармен хотел немедленно послать за полицейским комиссаром. Ришар был против этого — у него был собственный план.

— Давайте не будем делать из себя посмешище, — сказал он. — Весь Париж будет смеяться над нами. Призрак выиграл первый раунд, но мы выиграем второй.

Очевидно, Ришар думал о следующей месячной выплате.

Их так ловко перехитрили, что и недели спустя они чувствовали себя удрученными. И это было вполне понятно. Они не вызывали полицию, потому что в глубине души все еще надеялись, что странный инцидент — всего лишь дурная шутка, возможно, разыгранная их предшественниками, и что следует молчать, пока они не доберутся до сути происшедшего. Однако иногда Мушармен начинал подозревать даже Ришара, чье воображение порой приобретало смехотворные формы.

Итак, готовые ко всяким непредвиденным обстоятельствам, они ждали дальнейшего развития событий, наблюдали за мадам Жири, буквально не спуская с нее глаз. Ришар был против, чтобы ей говорили что- нибудь.

— Если она соучастница, — доказывал он, — то деньги были изъяты уже давно. Но я думаю, что она просто идиотка.

— В этом деле есть несколько идиотов, — ответил Мушармен глубокомысленно.

— Откуда мы могли знать? — тяжело вздохнул Ришар. — Не беспокойтесь, в следующий раз мы примем все меры предосторожности.

И этот следующий раз настал — в день, когда исчезла Кристина.

Утром любезная записка от призрака напомнила им, что приближается очередная выплата:

«Сделайте так же, как в последний раз. Все прошло очень хорошо. Положите двадцать тысяч франков в конверт и отдайте его нашей замечательной мадам Жири».

Записка была вложена в конверт, подписанный: «Призраку Оперы (лично)». Его оставалось только заполнить банкнотами.

Операцию планировалось провести за полчаса до начала того памятного представления. А теперь заглянем в берлогу директоров за полчаса до подъема занавеса в этом ставшем слишком знаменитом представлении «Фауста».

Ришар показал Мушармену конверт, затем отсчитал двадцать банкнотов по тысяче франков и положил их в конверт, но не запечатал его.

— А теперь, — сказал он, — давайте поговорим с мадам Жири.

Послали за старой женщиной. Она вскоре вошла, сделав грациозный реверанс. Одета она была в то же когда-то черное, а теперь ржаво-сиреневое платье из тафты, на голове ее красовалась выцветшая шляпа с перьями. Мадам Жири, казалось, пребывала в хорошем настроении.

— Добрый вечер, мсье, — поздоровалась она. — Полагаю, вы хотели, чтобы я пришла за конвертом?

— Правильно, мадам Жири, за конвертом, — сказал Ришар дружелюбно. — И за чем-то еще!

— Я к вашим услугам, мсье, к вашим услугам! И что же это «что-то еще»?

— Прежде всего, мадам Жири, я хотел задать вам маленький вопрос.

— Спрашивайте, мсье, я здесь, чтобы ответить вам.

— Вы все еще в хороших отношениях с призраком?

— В очень хороших, мсье. Они не могли бы быть лучше.

— Мы счастливы слышать это. Теперь, только между нами, — сказал Ришар тоном, каким обычно открывают важный секрет, — нет никакой причины, чтобы нам не сказать это… В конце концов, вы же не глупая…

— Конечно, нет, мсье! — воскликнула она, прекратив легкое покачивание двух черных перьев на своей выцветшей шляпе. — Ни у кого не возникало сомнений на этот счет, поверьте мне.

— Я верю вам и думаю, что мы хорошо поймем друг друга. Эта история с привидением только шутка, не правда ли? И опять только между нами, это продолжается уже довольно долго, так?

Мадам Жири смотрела на директоров так, как будто они говорили с ней по-китайски. Она подошла к столу Ришара и спросила с тревогой в голосе:

— Что вы имеете в виду? Я не понимаю.

— Вы прекрасно понимаете. В любом случае вы должны понимать. Во-первых, скажите нам его имя.

— Чье имя?

— Человека, сообщником которого вы являетесь, мадам Жири.

— Я — сообщница призрака? Вы думаете, я сообщница в чем?

— Вы делаете все, что бы он ни захотел.

— О! Он не очень надоедлив, вам это известно.

— И он всегда дает вам чаевые!

— У меня нет жалоб на этот счет.

— Сколько он дает вам за то, что вы приносите ему этот конверт?

— Десять франков.

— И все? Немного!

— Но почему вы спрашиваете?

— Я скажу вам немного позже. Сейчас же мы хотели бы узнать, по какой чрезвычайной причине вы отдали тело и душу этому призраку, а не другому. За пять или десять франков нельзя купить дружбу и преданность, мадам Жири.

— Это верно! И я могу сказать вам о причине, мсье. В этом нет ничего бесчестного, поверьте, совсем ничего.

— Мы не сомневаемся, мадам Жири.

— Все в порядке, тогда… Призрак не любит, когда я говорю о Нем.

— Ox! — воскликнул Ришар с саркастическим смехом.

— Но это касается только меня, — продолжала старая женщина. — Однажды в пятой ложе я нашла письмо ко мне или, скорее, записку, написанную красными чернилами. Я не стану вам читать эту записку, мсье, потому что знаю ее на память и никогда не забуду ее содержание, если даже доживу до ста лет.

И, сидя прямо, она с трогательным пафосом начала повторять по памяти:

«Мадам, в 1825 году мадемуазель Менетрие, балерина, стала маркизой де Кусси. В 1832 году Мари Таглиони, танцовщица, вышла замуж за графа Жильбера де Войсин. В 1840 году Ла Сора, танцовщица, вышла замуж за брата короля Испании. В 1847 году Лола Монтес, танцовщица, вступила в морганатический брак с королем Луи Баварским и стала графиней Лансфелд. В 1848 году мадемуазель Мария, танцовщица, стала баронессой д'Хермвиль. В 1870 году Тереза Хесслер, танцовщица, вышла замуж за Дона Фернандо, брата короля Португалии…» Ришар и Мушармен слушали это перечисление великолепных замужеств с любопытством. Мадам Жири встала. Чем дольше она говорила, тем оживленнее становилась. Наконец, вдохновленная, как предсказательница на своем треножнике, голосом, разрывающимся от гордости, она произнесла последнее предложение пророческой записки: