человеческие слова!

– От этого с ума можно сойти! – сказал Карабинас. – Тот же самый фильм и все же не тот…

– Цыц! – перебил его Осима.

Мужчина говорил на странном, незнакомом языке, который, однако, без всякого сомнения, был человеческим языком. Более того, как только прозвучали первые предложения, во мне забрезжило какое-то смутное подозрение.

В остальном все произошло так же, как и в первый раз. Иму стоял с поднятыми руками, человек в кожаном пиджаке выбросил вперед руки, и снова вспыхнул ослепительный голубой луч.

В прошлый раз сцена на этом заканчивалась. Теперь же фильм не прервался, а продолжался. Когда вспыхнул голубой свет, человек в кожаном пиджаке покачнулся, судорожными движениями хватая воздух. Из руки у него выпал какой-то маленький предмет, потом и он сам рухнул рядом с этим предметом на землю.

Тогда из-за деревьев рядом с Иму на сцену вышел еще один, до сих пор невидимый, четвертый человек с квадратной головой, с вытянутой вперед и как будто пустой рукой. Хотя, может быть, и у него в кулаке прятался такой же маленький предмет, как тот, что выпал на песок из руки мужчины в кожаном пиджаке.

Этот четвертый мужчина с угрожающим выражением на лице приближался к своему товарищу в кожаном пиджаке, все еще держа вытянутой руку. А у того лицо. прежде темно-коричневое, вдруг залила мертвенная бледность, и он молниеносно опустился на колени. Склонил голову к песку и стал что-то бормотать про себя.

Четвертый мужчина бросил на Иму вопрошающий взгляд, потом протянул руку над головой стоящего на коленях. Иму что-то сказал, на что другой кивнул головой и пошел назад к пальмам. Затем камера, или тот аппарат, который показал нам эту сцену, повернулся, и мы увидели перед собой распростертое на песке тело мужчины в кожаной одежде.

Почти одновременно мы вскрикнули от неожиданности и испуга: тело человека в кожаном костюме съежилось до размеров младенца. Как гигантская сан-за1, лежал он на песке, уставившись в далекое небо, с болезненной улыбкой на лице.

Это было последнее, что мы увидели. Затем все исчезло так же неожиданно, как и появилось, и мы остались в комнате одни.

Первой пришла в себя Селия Джордан. Бледная, как смерть, она поднялась с пола, куда сползла во время показа, и, словно это было самое важное дело в мире, принялась собирать упавшие на ковер кофейные чашки. Мы же только бессмысленно смотрели друг на друга и вытирали залитые потом лица и выступившие на глазах от волнения слезы.

– Что это было? Мальчики, что это было? – проговорила, заикаясь, мисс Хубер и проглотила ком в горле. – Клянусь, я всегда была материалисткой, но…

– Иисус совершил чудо! – пробормотал Хальворссон.

– Почему именно Иисус? – спросил Осима.

– Потому что… потому что… А кто же тогда?

За окном дождь лил, как из ведра. Однако молнии сверкали уже далеко от нас, и гром погромыхивал в отдалении.

– Давайте прежде всего кое-что выясним! – подскочил Карабинас. – Все видели это?

– Безумие, – сказала Селия. – Конечно, видели. Кто бы не увидел?

– Тогда, несомненно, что-то случилось, – заявил Карабинас. – Все мы стали жертвой одной и той же галлюцинации.

– Жертвой?

– Это я так выразился. Это не существенно, просто я не нашел более подходящего слова.

– О какой галлюцинации ты говоришь? – спросил Йеттмар.

– Ну, о том, что мы видели. Ведь совершенно очевидно, что мы видели в этой комнате не реальность, мы только галлюцинировали.

– Все одно и то же и в одно и то же время? Карабинас опустил голову.

– Да, конечно, – проговорил он тихо, – так не пойдет. Неверный след. Скорее можно бы говорить о внушении.

– Что ты имеешь в виду. Никое?

– Ну… даже не знаю. Ведь такое бывает, не так ли? Иллюзионисту удается подчинить своему влиянию одновременно всю публику в цирке. Каждый видит то, что этот тип пожелает. Массовый гипноз…

Мы немного помолчали, потом снова я выдвинул возражение:

– Допустим, Никое. Только для этого необходимо, чтобы кто-то делал нам внушение. Скажем, иллюзионист, как ты только что сказал.

Йеттмар хмуро посмотрел на меня.

– Не виляйте, Петер, – сказал он после небольшой заминки. – Если я правильно понял, вы подозреваете, что это сделал кто-то из нас. Здесь среди нас сидит шутник и сейчас радостно посмеивается над нами. Вы это думаете?

– Грубо говоря.

– Порядок. Тогда я тут же торжественно заявляю, что никогда в жизни не разбирался в гипнозе и вряд ли был бы в состоянии загипнотизировать хоть кого-нибудь. И главное – я не стал бы валять дурака в серьезном деле.