– Теперь, когда это позади, может быть, продолжим предыдущий разговор? Мы как раз остановились на том, можно ли себе представить… способны ли семенные клетки к оплодотворению.

– По всей вероятности, – кивнула доктор.

– Тогда у нас нет иного выбора, мы должны последовать указанию Иму. Нужно посадить семя, из которого потом вырастет колос!

– Ты это серьезно? – уставилась на него Селия.

– Серьезней быть не может.

– И как ты это себе представляешь?

– Ну… я, правда, не знаю, – пробормотал датчанин. – Может быть, в пробирке?

– В пробирке?

– Я читал, что так делают.

– Стоп! – неожиданно вмешался Карабинас. – Есть! Кнут прав!

Однако доктор Хубер вскричала, заглушив всех остальных:

– Невозможно! Просто невозможно! Запрещено международным правом! Этим занимались итальянцы, но потом прекратили. Сегодня еще не научились контролировать развитие ребенка в пробирке. Кто знает, что из него получится, если он будет развиваться вне материнского лона! Может быть, новый Франкенштейн! Я на это не могу согласиться. Это по меньшей мере такое же опасное и безответственное дело, как если бы мы выдали тайну пирамиды и сверхкультуры!

Карабинас подошел к Хубер и обнял ее за плечи.

– Вы, вероятно, не совсем нас поняли, дорогая мисс доктор. Я говорил лишь о том, что следовало бы испытать способность семенных клеток к оплодотворению. А для этого годится пробирка. Если это удастся, мы тотчас же прервем развитие клеток. Что вы скажете?

– Ну, даже не знаю, – заколебалась Хубер.

– Как-то же нужно нам проверить, пригодны ли они вообще для оплодотворения. Может быть, мы спорим без причины.

Хубер неожиданно стукнула по столу.

– Хорошо! Я все устрою. Я соединю сперму с несколькими яйцеклетками. Господи! Если бы знать наперед, что из этого получится! 15 октября Доктор Хубер усталым, бесцветным голосом зачитала последние предложения своего доклада:

– Способность семенных клеток к оплодотворению хорошая. Зачатие, то есть оплодотворение яйцеклетки, произошло искусственным путем. После трехнедельного роста я прекратила опыт. То есть убила зародыш, – добавила она совсем тихо.

И уронила свои бумаги на колени. Затем спросила глухим голосом:

– Что будем делать теперь?

Мы в замешательстве смотрели друг на друга, словно сделали какое-то огромное открытие. Впрочем, кто знает, может быть, так оно и было.

– Работу нужно продолжать! – сказал запальчиво Хальворссон.

– Как?

– Как угодно! Так хочет Иму! Семя должно прорасти и выпустить колос.

– Чтобы потом уплыть на солнечной ладье.

– А что? Ты не веришь? – Хальворссон повернулся к Карабинасу.

– Хорошо бы знать, во что я верю, а во что нет, – проворчал грек. – Но теперь я, пожалуй, думаю, что нам не следовало продолжать работу на свой страх и риск.

– Что, сдрейфил? – накинулся на него с яростью Хальворссон.

Карабинас покачал головой.

– Ничуть. Но это уже не археология. Не забывайте, мы археологи и египтологи. Наша задача – знакомить мир с древней культурой Египта, с пирамидами, фараонами, египетским народом, который жил, страдал и любил в долине Нила, то есть Хапи.

– В тебе погиб поэт, – сказал Осима. – Тем не менее я считаю, что ты прав.

– Это уже не наше дело, – продолжал Карабинас. – Младенцы из пробирки, суперсперма, генетика – какое мы имеем к этому отношение? Нет. Я не струхнул. Но если так рассуждать, то мы могли бы сказать свое слово и в астрономии, и в политике. Нет. Это уже не наше дело.

– Несомненно, все так и обстоит, – пробормотал Осима.

Остальные молчали, что я мог бы принять за знак согласия. Селия обрабатывала пилочкой ногти. Миддлтон смотрел в землю, то есть на покрывавший пол в моем кабинете ковер с абстрактным узором. Только сейчас и я обнаружил, что по ковру тянется непрерывная цепочка точно таких, символизирующих рост фигур, как та, которую много-много столетий назад кто-то нацарапал на поверхности содержавшего сперму сосуда.

– Мисс доктор?

Доктор Хубер пригладила волосы, и голос ее снова был таким же сухим, как перед началом опытов.

– Пожалуй, вы правы, – сказала она. – В конце концов, не забывайте, что я радиолог, а не генетик или микробиолог. С самого начала опытов меня мучает что-то, и я не могу понять, что именно. Нет, не угрызения