сторону, где сидела мисс Хубер. И в тот же момент из-за пальм появились двое других, похожих на него мужчин и неторопливо двинулись к нему. Первый повернулся на звук их шагов, а не на звяканье чашки.

Один из приближавшихся мужчин был одет в точно такую же одежду, как и наш первый знакомый, а на втором был какой-то странный, видимо, сшитый из кожи костюм, который значительно больше походил на современную одежду, чем на платье египтян. Четко было видно, что его костюм состоял из брюк и пиджака – я даже мог различить покрой пиджака.

В том, как мужчины приближались, было нечто угрожающее. Я заметил это, наверно, по той причине, что с детства насмотрелся вестернов. А тот, кто видел много таких фильмов, никогда не забудет особую, слегка раскачивающуюся походку ковбоев, готовящихся к перестрелке, их слегка наклоненную голову и в то же время убийственно настороженный взгляд, от которого не ускользнет ни малейшая деталь. Выжидательно полусогнутые руки небрежно свисают, но в какие-то доли секунды способны выхватить пистолеты.

Двое мужчин приближались так, словно они сошли с экрана в каком-то диковинном, костюмированном вестерне. Под подошвами их сандалий поскрипывал песок, и ветер доносил всплески дальней реки.

Одинокий мужчина неотрывно смотрел на них, и уголки его губ время от времени подергивались, как будто он собирался что-то сказать, но потом, похоже, сумел сдержаться, потому что продолжал молчать.

Между ним и приближавшимися мужчинами оставалось, наверно, не больше десяти-пятнадцати метров, когда те остановились. Они застыли, подняв квадратные головы, их длинные руки свисали почти до колен. В этой необычной позе, несомненно, было что-то обезьянье.

Тогда одинокий мужчина поднял навстречу двум другим руки с раскрытыми ладонями. И эти выставленные вперед ладони недвусмысленно выражали приказ: ни шагу дальше!

Мужчины остановились, один из них поправил на себе передник, а другой осторожно сунул руку под пиджак. С моих губ готов был сорваться предупредительный крик, когда один из приблизившихся заговорил.

Прежде чем продолжать эту историю, я должен обратить твое внимание на одну вещь, Ренни. На такую вещь, которая решительным образом повлияла на нашу дальнейшую судьбу. Это был тихий щелчок, воспринятый нами подсознательно.

Что-то щелкнуло, затем мужчина в египетском переднике открыл рот, и из него полились необыкновенные звуки. Я не смог бы подобрать подходящих слов для их описания. Масса звуков, каскад звуков, нечто совершенно не похожее на человеческую речь. Это скорее была музыка, а не последовательность звуков человеческой речи. Музыкальные звуки переплетались друг с другом и сливались в некую непривычную гармонию. Если бы среди этих звуков не было глухого посвистывания и странных хрипов, их можно было бы переложить на ноты.

– Что это за чертовщина? – услышал я шепот Миддлтона.

– Они разговаривают, – сказал кто-то.

– Они? Это разговор? – шепнула Селия Джордан, затем снова стало тихо, и в комнате слышалась только музыка, слетавшая с губ мужчин.

Тот из двух подошедших, на котором была египетская одежда, по-видимому, закончил свою речь, потому что закрыл рот и, вытянув руку, обвинительным жестом указал на одинокого мужчину. Другой, тем временем, сделал несколько шагов вперед, его лицо исказилось, между толстыми губами сверкнули зубы, и одно-единственное слово – если можно назвать словом музыкальную последовательность звуков– сорвалось с этих губ:

– Иму!

– Иму! – шепнул рядом со мной Йеттмар. – Вот этот там – Иму!

Слово звенело и дрожало в воздухе, ветер подхватил его и понес к пальмам, и у меня возникло ощущение, что это странное слово поет весь мир, все музыкальные инструменты играют это имя.

– Иму!

Первый звук был тонким и пронзительным, но не неприятным свистом, словно кто-то пытался извлечь из пастушьей дудочки очень высокий звук. А «м» гудело, как будто его извлекли на органе. С красивой, исполненной достоинства медлительностью оно сливалось со следующим за ним «у», и каким-то удивительным образом все имя звучало как нечто целое:

– Иму!

Одинокий мужчина все еще стоял, подняв руки с повернутыми наружу в запрещающем жесте ладонями. Тут мужчина в кожаном костюме выхватил руку из-под пиджака и направил ее на Иму.

Напрасно я напрягся, ловя это движение, мне ничего не удалось заметить в зажатой руке, по крайней мере, ничего, что напоминало бы пистолет или какое-то другое оружие. Пожалуй, было у него что-то на конце одного из пальцев, хотя это могло быть всего лишь узкое кольцо, сверкнувшее в свете заходящего солнца.

В этот момент в картинку ударил столб синеватого огня: очень яркая, ослепительная голубизна, совсем не такая, в которую была окутана наша комната несколько минут назад. И в то же мгновение все покрылось мраком, фигуры исчезли, и в комнате остались только мы.

Я поднял руку и этим движением сбросил на ковер еще один листок рукописи. И почти в то же мгновение снова возник мужчина под пальмой, только теперь он стоял к нам спиной: он развел руки, словно хотел обнять вселенную, затем из-за пальм появились двое других, похожих на него мужчин и стали медленно к нему приближаться. Иму повернулся на звук шагов и опустил руки.

– То же самое, – сказал кто-то вполголоса, наверное, Карабинас.

– Тише! – шепнул Йеттмар.

Все произошло так же, как перед этим. Словно кто-то еще раз начал прокручивать тот же фильм, с теми же самыми действующими лицами.

И снова мы, словно парализованные, наблюдали эту сцену. Мужчина в египетском переднике вышел вперед, открыл рот, и из него полились слова. Да, никакого сомнения! На этот раз слова, настоящие