голосами, – от одной этой мысли волосы могут встать дыбом, слишком уж это похоже на сцены с долины Иосафата...
В целом же царство литературы очень напоминает царство жизни. Ибо и в литературе мы наблюдаем буйную синхронию: движение, разрастание, изобилие, безустанное обновление, карабкание вверх и блеск, пульсирование крови. Все кажется вечно живым, как будто ничего здесь не гибнет, но только обнажается до корней и от них снова начинает свой неудержимый бег. Однако вспомним, что наблюдаемое нами на суше, на море и в воздухе – все это даже и не миллиардная часть жизни, которая была и безвозвратно распалась. Растрескавшиеся скалы показывают нам обратившиеся в камень микроскопические следы жизни, в древности мощной. Эволюция должна была просеять сквозь сита отбора бесчисленное количество видов, чтобы не все погибло, чтобы из тысячи погибших ростков остался один, из тысячи – одно насекомое... Да, несомненно, эта гекатомба – если учесть, сколько групп организмов брошено в жернова эволюции – более жестока, чем литературная, не говоря уже о ее колоссальном масштабе. Литературная же эволюция – удел мысли, остановившейся в ожидании справедливой вечности. Это область постоянных воскресений в умах и сердцах одного поколения за другим. Но пусть обе эволюции несравнимы между собой по числу жертв. Шанс выжить и увековечить себя равно мал и здесь, и там. И правит обоими царствами одинаковая абсолютность статистических законов. Неправда, что биологическая эволюция – расточительный марковский процесс, лишенный памяти, помимо той, которую сохраняет хромосомный фонд живых организмов (в то время как память человечества, надежно сохраненная в литературных произведениях, глубока и верна – даже самым древним по времени свершениям). Кладбища литературы с ее тихими запыленными могилами настолько же обширнее той литературы, что выжила в «борьбе за существование» (и создается вновь), насколько подземные залежи вымерших видов обширнее видимой биосферы. И – вопреки надеждам – память в литературе о том, что представлялось откровением, эпохальным изобретением эволюции мысли столь же коротка, как память о физической эволюции.
Обе эволюции расточают неисчислимые богатства. Обе открывают что-то новое, первое и единственное под солнцем, а оказывается, что это двадцатое и сотое повторение того, что уже было, но только потом забыто. В чем же различие – в каких-то тонкостях? или в масштабе? Так и информационные потоки: общий баланс свидетельствует, что в обеих эволюциях они расточаются попусту, что информация безжалостно пускается на ветер, выбрасывается, губится, транжирится – и в жизни органической, и в жизни мысли. Только то, что необходимо, сохранилось – и передается. Как кровь, которая в нас циркулирует, почти неотличима от морской воды, так циркулируют в нас и мысли умерших – не переданные нам, но воскресшие вновь в той же форме, только потому, что мы сами так похожи на тех людей. Итак, больше внимания, больше уважения – пусть нам этого не хочется или мы даже этому враждебны – к абсолютной властительнице всех веков, Статистике! Ибо это она правит обоими царствами, жизни и мысли.
Примечания
1
в строгом (узком) смысле
2
Остеология – отдел анатомии, учение о костях. Миология – отдел анатомии, посвященный изучению мышечной системы. Спланхнология – отдел анатомии; учение о внутренних органах. –
3
если дозволительно мелкое сравнить с великим
4
Имеется в виду «Трилогия» Генрика Сенкевича (1846—1916) «Огнем и мечом», «Потоп», «Пан Володыёвский». –
5
Гроттгер Артур (1837—1867) – польский художник-романтик. –
6
внезапно
7
род человеческий
8
с cоответствующими изменениями
9
на первый взгляд
10
вывод из недоказанного
11
круг в объяснении (доказательстве)
12
что и требовалось доказать
13
сколько людей, столько мнений
14
явным образом
15
язык
16
пусть погибнет искусство, лишь бы была логика
17
по самому этому определению
18
по аналогии
19
то есть
20
последнее по порядку, но не по важности
21
умение жить; житейские правила
22
недомолвки
23
в скрытом виде
24
своего рода
25
творение из ничего
26
в смертный час
27
действующая причина
28
непросвещенный народ
29