Хотя Т. Моммзен и обвиняет Катона в фанатизме, твердолобости, но тот осознал, что республику спасти невозможно. Он из последних сил старается спасти тех, кто воевал за республику. Катон уговаривает сенаторов как можно скорее покинуть Африку; он предвидел судьбу римской знати.
Заботясь обо всех, Катон ничего не предпринимал для собственного спасения. Луций Цезарь, «родственник того Цезаря», отправлялся во вражеский лагерь с просьбой о милости для сенаторов.
— Ради тебя же самого, — обратился он к Катону, — мне не стыдно будет ни припасть к коленам Цезаря, ни ловить его руки.
Тот лишь попросил не делать этого.
— Если бы я хотел спастись милостью Цезаря, — произнес Катон, — мне бы самому следовало к нему идти. Но я не желаю, чтобы тиран, творя беззаконие, еще и связал бы меня благодарностью. Ведь он нарушает законы, даря, словно господин и владыка, спасение тем, над кем не должен иметь никакой власти!
В тот день Катон, как обычно, обедал в многолюдном обществе. После обеда, за вином, пошел приятный философский разговор. Кто — то из присутствующих коснулся, как рассказывает Плутарх, одного из так называемых странных суждений стоиков: только порядочный, нравственный человек свободен, а все дурные люди — рабы.
Катон резко, суровым тоном прервал не вполне уместные разговоры о свободе — ведь Цезарь находился почти у ворот города. И тут же произнес «пространную и удивительно горячую речь». За столом воцарилась тишина, ибо сотрапезники поняли, каким путем Катон решил сохранить свою свободу и разом избавиться от всех бедствий.
Ближе к вечеру Катон принял ванну и поужинал. Аппиан рассказывает о последних часах жизни самого благородного гражданина Рима.
Он ничего не изменил в своих привычках, не чаще и не реже, чем всегда, обращался к присутствующим, беседовал с ними относительно отплывших, расспрашивал насчет ветра — благоприятен ли он, о расстоянии, которое они уже проплыли, — опередят ли они прибытие Цезаря на восток. И, отправляясь ко сну, Катон также не изменил ничего из своих привычек, кроме того только, что сына своего обнял более сердечно. Не найдя у постели обычно там находящегося своего кинжала, он закричал, что его домашние предают его врагам, ибо чем другим, говорил он, сможет он воспользоваться, если враги придут ночью. Когда же его стали просить ничего против себя не замышлять и лечь спать без кинжала, он сказал весьма убедительно:
— Разве, если я захочу, я не могу удушить себя одеждой, или разбить голову о стену, или броситься вниз головой, или умереть, задержав дыхание?
Так говоря, убедил он своих близких вернуть кинжал. Когда он его получил, то попросил книгу Платона и прочел его сочинение о душе.
Он закончил диалог Платона и, полагая, что все, которые находились у его дверей, заснули, поранил себя кинжалом под сердце. Когда выпали его внутренности и послышался стон, вбежали те, которые находились у его дверей; еще целые внутренности Катона врачи опять сложили внутрь и сшили разорванные части. Он тотчас притворился ободренным, упрекал себя за слабость удара, выразил благодарность спасшим его и сказал, что хочет спать. Они взяли с собой его кинжал и закрыли двери для его спокойствия. Он же, притворившись, будто спит, в молчании руками разорвал повязки и, вскрыв швы раны, как зверь, разбередил свою рану и живот, расширяя раны ногтями, роясь в них пальцами и разбрасывая внутренности, пока не умер.
Катону было 48 лет.
Жители Утики ненавидели грабивших их республиканцев, но смерть Катона потрясла всех. Цезарь приближался, «но ни страх, ни желание угодить победителю, ни взаимные несогласия и раздор не могли притупить или ослабить их уважения к Катону, — рассказывает Плутарх. — Они богато убрали тело, устроили пышное похоронное шествие и предали труп погребению на берегу моря». Впоследствии на этом месте была воздвигнута статуя Катона с мечом в руке.
Историк Т. Моммзен, как всегда, издевается над Катоном, но… (при всем неприятии практичным немцем его поступков) все же не может сдержать восхищения. За привычными оскорблениями в его адрес, казалось, невольно Моммзен находит великий смысл в жизни и смерти благородного римлянина.
Катон меньше всего может быть назван великим человеком; но при всей недальновидности, превратности взглядов, утомительной надоедливости и фальшивых фразах, которые сделали его и для того времени, да и навеки, идеалом тупого республиканизма и любимцем тех, кто им спекулирует, он все — таки был единственным человеком, сумевшим во время этой агонии с честью и отвагой быть представителем великой, но обреченной на крушение системы. Катон играл более крупную историческую роль, чем многие люди, далеко превосходившие его в умственном отношении, потому что перед незатейливой истиной даже самая мудрая ложь чувствует себя глубоко бессильной и потому еще, что все величие и доблесть человеческой природы обусловливается, в конце концов, все — таки не мудростью, а честностью. Глубокое и трагическое значение его смерти усиливается еще тем обстоятельством, что сам он был безумен; именно потому, что Дон — Кихот — безумец, он и делается трагической личностью. Потрясающее впечатление выносишь, видя, что на мировой сцене, где волновалось и действовало столько великих и мудрых мужей, эпилог был предоставлен глупцу. Но он погиб недаром. Это был ужасающе резкий протест республики против монархии, когда последний республиканец сходил со сцены в ту минуту, когда появился первый монарх: то был протест, который разорвал, как паутину, всю мнимую законность, которой Цезарь облек свою монархию.
Все видели: узнав о самоубийстве Катона, Цезарь опечалился. Великий актер знал об отношении римлян к Катону и просто играл свою роль, — точно так же в Египте ему пришлось выжать слезу над головой Помпея.
— О, Катон, — воскликнул Цезарь, — мне ненавистна твоя смерть, ибо тебе было ненавистно принять от меня спасение!
Несомненно, в глубине души Цезарь был рад смерти Катона; его мог лишь огорчить род смерти, избранный противником и ставший своего рода последним актом борьбы. Живой Катон был совершенно ни к чему Цезарю, ибо он был не из тех людей, что меняют принципы и убеждения. Здравствующий Катон всегда бы стоял между Цезарем и троном. И даже после смерти Катона бесстрашный Цезарь продолжал бояться его и вести с ним, мертвым, жестокую борьбу.
— Как же он мог пощадить Катона живым, если на мертвого излил так много гнева? — задает риторический вопрос Плутарх.
Все, кто впоследствии был не согласен с Цезарем, кто мечтал о восстановлении республики, сделали имя Катона знаменем своей борьбы; его честная жизнь и мужественная смерть стали примером для многих римлян, и не только их.
Плутарх рассказывает:
Цицерон написал хвалебное сочинение в честь Катона под заглавием «Катон». Сочинение это, естественно, у многих имело большой успех, так как оно было написано знаменитым оратором и на благороднейшую тему. Цезарь был уязвлен этим сочинением, считая, что похвала тому, чьей смерти он был причиной, служит обвинением против него. Он собрал много обвинений против Катона и назвал свою книгу «Антикатон». Каждое из этих двух произведений имело много сторонников в зависимости от того, кому кто сочувствовал — Катону или Цезарю.
Триумф
