мистера Дейнджерфилда я больше упоминать не стану. Ну вот… это все, что я хочу знать.

— Лейтенант Паддок! — повторила юная леди в ночном чепце; пелена сна на сей раз исчезла окончательно; предположение тети Бекки поразило Гертруду своей комичностью, и, не удержавшись, она рассмеялась прямо в печальное и серьезное тетино лицо: — Толстый, смешной коротышка Паддок! И смех и грех! О тетя, дорогая, что я сделала, за что такое несусветное подозрение?

Судя по вспыхнувшему лицу тетки, она не желала, чтобы над ней смеялись.

— Что ты сделала? — быстро отозвалась она. — Ну как же… что ты сделала? — И тете Бекки пришлось на секунду-другую задуматься, глядя прямо в лицо юной леди сквозь темно-красный камчатый полог. — Ты… ты… как же, что ты сделала?

И тетя, чтобы скрыть замешательство, наклонилась и поправила каблук домашней туфли.

— О, это прелестно… толстенький маленький лейтенант Паддок!

Чем мрачнее смотрела тетка, тем безудержней становился смех Гертруды; наконец старшая дама, судя по всему очень обиженная, решила дать юной аристократке основательный нагоняй.

— Хорошо! Я скажу тебе, что ты сделала, — произнесла она яростно. — Пусть он нелеп, но на каждый его влюбленный вздох ты отвечала двумя; вы, юная леди, изо всех сил старались ему внушить, что вы к нему неравнодушны, и если это не так, то, уверяю вас, вы самым неблаговидным, непростительным образом играли чувствами благороднейшего, воспитаннейшего джентльмена, а я считаю, что таков он и есть. Да… можете смеяться, сколько вам угодно, мадам, но все признают, что это самый честный, верный, утонченный джентльмен из всех… из всех…

— Кто когда-либо ошарашивал ткача, — добавила юная леди, чуть не плача от смеха.

Во время этого разговора она повела себя необычно, словно бы обезумела. Ее судорожный смех показался тете Бекке настолько бессмысленным, что та перестала сердиться и забеспокоилась; она начала подозревать, что для этого необычного веселья имеются особые, не вполне понятные причины.

— Хорошо, племянница, когда ты вволю нахохочешься, то соблаговолишь, может быть, меня выслушать. Ныне я задаю вам, молодая леди, вопрос, как родственница ваша и друг, раз и навсегда; я взываю к святыне твоей чести — помни, что ты носишь фамилию Чэттесуорт… во имя Чэттесуортов (любимая заклинательная формула, к которой обычно обращалась в ответственных случаях тетя Ребекка), ответь: тебе нравится лейтенант Паддок?

Настал черед рассердиться Гертруде, и она, внезапно вспыхнув и сверкая глазами, напомнила ночной гостье, что действительно принадлежит к роду Чэттесуортов, и отвергла ее безобидные подозрения с негодованием, большим, пожалуй, чем было уместно.

— Я протестую, мадам, — сказала мисс Гертруда, — вы чересчур несправедливы. Поверьте, мадам, мне в высшей степени неприятно отвечать на такой странный, оскорбительный вопрос. Если бы вы, тетя, когда-нибудь дали себе труд прислушаться или присмотреться к лейтенанту Паддоку, вы бы…

— Ладно, племянница, — прервала ее тетя Бекки, слегка встряхнув головой, — в мое время молодым леди было легче угодить, и, право, ни зрение, ни слух не убеждают меня в том, что он много хуже других.

— Я скорее умру, чем выйду за него замуж, — проговорила мисс Герти тоном, не допускающим возражений.

— В таком случае, полагаю, когда придет пора — если она придет — ему самому задать тебе этот вопрос, ты без колебаний повторишь эти слова? — вопросила тетя Бекки с подобающей торжественностью.

— Я всегда считала и была убеждена, что лейтенант Паддок — человек нелепый, комичный и курьезный, но все же он джентльмен, и, надеюсь, благовоспитанность не позволит ему задать мне столь вопиюще абсурдный вопрос. Кроме того, мадам, вы, разумеется, не можете знать, о чем он неизменно ведет беседы, когда ему случается быть моим соседом за столом: о пьесах и актерах и о цукатах. Право, мадам, стоит ли тратить время, опровергая идеи, явно расходящиеся со здравым смыслом.

Несколько секунд тетя Ребекка напряженно вглядывалась в лицо племянницы, потом глубоко вздохнула и, склонившись, снова поцеловала ее в лоб; важный кивок головой, еще один пристальный взгляд, и тетка внезапно молча покинула комнату.

Рассердившаяся было мисс Гертруда снова предалась веселью; пока тетка величественно и печально поднималась по лестнице, ее ушей неоднократно достигали раскаты хохота, звучавшие в спальне племянницы. В ту ночь Гертруда смеялась больше, чем за все последние три года; короткий тетушкин визит стоил ей добрых двух часов сна.

Но вот по городу пронеслась весть, и языки теперь не умолкали ни на минуту.

Новость… новость… грандиозная новость… ужасная новость! Питер Фогарти, мальчишка, состоявший в услужении у мистера Трешема, узнал ее этим утром от своего двоюродного брата, Джима Редмонда, — тетка последнего жила в Рингзэнде и содержала небольшую лавку напротив «Плюмажа» (там имелось в широком выборе множество приятных и полезных вещей: бекон, медная посуда, табакерки, баллады за пенни, яйца, свечи, сыр, курительные трубки, пряжки с фальшивыми драгоценностями — подколенные и для туфель, мыло, колбаса и бог ведает что еще).

Все восприняли эту новость с сомнением: она была получена из третьих рук, к тому же тетка Джима Редмонда (кузена Питера Фогарти) была женщина легковерная, Джим (как предполагали) — путаник, а Питер — немногим лучше. Правда, путать было особенно нечего: речь шла о простом, хотя и поразительном факте. Некоторые, конечно, удивленно поднимали брови, загадочно улыбались и качали головами, и все же весь город обратился в слух. Стоило встретиться кому-нибудь из горожан, как непременно следовал вопрос: «Ну как, больше ничего новенького? Вы ведь знаете, сэр, о чем поговаривают?»

Однако когда ранним утром доктор Тул вышел из городка, ошеломляющую новость уже начали принимать всерьез.

— Сомневаться не приходится… можно только удивляться. Так много времени прошло… и так хорошо сохранился.

— Что это? Вы о чем?

— Ну как же, нашли тело Чарлза Наттера, сэр!

— Тело… о!

— Так говорит Тул. Эй! Тул… доктор Тул, простите. Мистер Слоу ничего не знает о бедняге Наттере.

— О, сосед Слоу!.. Доброго вам дня, сэр, ничего не слышали? Клянусь Юпитером, сэр… бедный Наттер!.. Все верно… тело нашли… сегодня на рассвете, вблизи Баллока, его выловили два рыбака из Данлири. Его видел судья Лоу… и Спейт тоже. Я с ним только что говорил, часу не прошло, на Томас-стрит. Тело находится в Рингзэнде… этим утром будет дознание.

И доктор продолжал беседовать в своей обычной манере, пока не увидел добрейшего доктора Уолсингема; тот неторопливо шагал вдоль ряда домов напротив заставы (в одном из них квартировал Дик Деврё) и как раз остановился.

У любезного медика мелькнуло смутное подозрение, что его преподобие явился сюда неспроста, и ему стало любопытно. Поэтому он поспешил присоединиться к священнику и с подобающей случаю мрачной торжественностью рассказал ему свою историю; как бывает иногда с теми, кто повествует о чем-нибудь ужасном, доктору не вполне удавалось согнать со своего бледного лица тень возбужденной улыбки. Добродушный пастор не единожды издавал испуганные или сочувственные восклицания и пускался в расспросы. Наконец тема была исчерпана, а Тул медлил, и доктор Уолсингем сказал ему, что идет засвидетельствовать свое почтение капитану Деврё.

— О, — воскликнул хитрый Тул, — в этом нет нужды, я ему обо всем уже рассказал!