рекомендовала грозную пророчицу миссис Наттер. Но что оставалось делать? Отказаться она не осмелилась, только с беспокойством намекнула миссис Наттер, что не следует «говорить ей обо всем подряд: плохом, хорошем и прочем; нужно просто задавать вопросы какие вздумается, и больше ничего».

После этого разговора бедная миссис Мак не находила себе места; совесть мучила бы ее еще больше, но она надеялась, что спрятанный за ковром Полоний повергнет Аэндорскую волшебницу^{120} к ее стопам.

Внезапно миссис Мак услышала громыхание наемного экипажа; топот копыт смолк под окнами; сердце ее подпрыгнуло и куском свинца ухнуло вниз; знакомый голос сказал что-то кучеру, а потом, в холле, — Бидди (так показалось миссис Макнамаре). Гостья вошла в комнату — как всегда в черном, высокая, тонкая, прямая; ее бледное лицо затенял черный капюшон, и, чудилось, с ней проникли в дом туман и ночной холод.

Большое облегчение испытала миссис Мак, когда увидела в окне, как Бидди спешит через улицу к дверям Тула; и она тут же воровато отвела глаза от быстроногой служанки.

— Прошу садиться, мадам, — произнесла смертельно бледная миссис Мак с низким поклоном.

Миссис Мэтчуелл в ответ слегка присела, молча опустилась на стул и пристально оглядела комнату.

— Рада, мадам, что в дороге вам легко дышалось: пыль прибило дождем.

Зловещая женщина в черном слегка откинула капюшон; показалось бледное тонкогубое лицо с черными навыкате глазами — внешность пугающая, наводящая трепет; это лицо настораживало, в нем чудилось что-то необузданное — так и должна выглядеть женщина, чьи занятия имеют отношение к сфере сверхъестественного, и к тому же не чуждая злодейства.

Миссис Мак насторожила уши, чтобы не упустить приближения Тула; молчание затянулось, миссис Мак встала, налила стакан портвейна и почтительно поднесла гостье. Та взяла, кивнула и выпила; ее, казалось, занимала какая-то тревожная мысль. Было ясно, что сегодня у нее на уме что-то необычное. Тут миссис Мак послышался — она была почти уверена — шорох у дверей спальни, и она решила, что это спрятался в укрытии Тул.

Поставив на стол пустой стакан, миссис Мэтчуелл скользнула к окну; миссис Мак проследила ее взгляд, устремленный в сторону дома Тула, и, зная за собой вину, вздрогнула. Однако Мэри Мэтчуелл интересовал не дом, а карета; убедившись, что она на месте, таинственная посетительница сказала:

— Если вы не против, поговорим немного наедине — это нужно не мне, а вам, вы ведь знаете.

Доктор Тул имел уже достаточно времени, чтобы спрятаться в засаде. Пора. Волнующий миг настал. Бедная миссис Мак собиралась уже произнести краткую речь об окне на улицу, соседях напротив и уединенном положении спальни в задней части дома и предложить удалиться туда, но почувствовала себя плохо — вместе со смертельной слабостью ею овладела инстинктивная убежденность, что она уже проиграла, что в дьявольской игре с этой всевидящей чародейкой у нее нет надежды победить. До встречи с миссис Мэри она считала себя женщиной сильной духом. В присутствии Мэри Мэтчуелл миссис Макнамара сникала, кровь ее приливала к сердцу, покидая холодные, побледневшие, покрытые испариной члены; душа под взором пророчицы уходила в пятки.

Миссис Макнамара дважды откашлялась и начала лепетать заготовленные слова, но в испуге замолкла; в тот же миг в дверь просунулась голова Бидди.

— Доктор, мэм, в Лукане^{121}; за ним послали; раньше шести он не вернется, и мятных капель он для вас не оставил. С вашего позволения, я вам больше не нужна, мэм?

— Ступай вниз, Бидди, довольно, — ответила миссис Мак, бледнея, а затем ярко вспыхивая.

Запах погибели Мэри Мэтчуелл чуяла издалека; воздух всегда был окрашен этим зловещим ароматом — так ей казалось. Необычный взгляд, двусмысленное слово — и она вздрагивала, ощутив опасность. В подозрительности проявляет себя злобный инстинкт самосохранения, которым одаряет своих чад дьявол; подозрительность Мэри Мэтчуелл не дремала никогда.

— Что за доктор? — вопросила миссис Мэтчуелл, устремляя прямо в лицо миссис Мак свирепый взгляд своих широко открытых глаз.

— Доктор Тул, мэм.

Глядя в эти выпуклые черные глаза, миссис Мак не осмелилась сильно погрешить против истины.

— А почему вы послали за доктором Тулом, мэм?

— Я посылала не за доктором, — отвечала толстая леди, уставившись вниз, потому что не в силах была выдержать взгляд, способный, казалось, осветить все закоулки ее многострадальной души, отчего таящаяся там ложь предстанет во всей очевидности. — Я не за ним посылала, мэм, а за каплями, которые он мне обещал. Я была очень больна… я… я… я так несчастна.

Нижняя губа у бедной миссис Мак задрожала, из глаз брызнули слезы.

— Вы и святого выведете из себя, миссис Макнамара, — сказала женщина в черном безжалостно, но без раздражения. — Мне кажется, впрочем, что фортуна сейчас поворачивается к вам лицом. — Бессвязные горестные причитания миссис Мак зазвучали еще неистовей. — Вы не верите… ну хорошо… но к чему рыдать над своими мелкими затруднениями, как большой младенец, почему бы не сделать над собой усилие и не поблагодарить своего лучшего друга?

И обе дамы начали шептаться в дальнем углу комнаты; прислушиваясь, вы различили бы только неразборчивое воркование, всхлипывания доброй миссис Мак и суровое:

— И это все? Вы доставляете мне больше хлопот, чем полсотни разумных клиентов… Да вы шутите… Скажу откровенно, вам следует лучше справляться с делами, дорогая мадам, потому что этого, правду говоря, уж никак не достаточно.

Эти слова заключили деловую часть беседы, и Мэри Мэтчуелл выглянула в окно. Карета стояла у дверей; лошади, склоняясь друг к другу головами, терпеливо дремали; из пивной возвращался кучер с подбитым, заплывшим желтизной глазом и порезом на носу — и то и другое выглядело очень выразительно; он утирал рот манжетой.

— Будьте любезны, наденьте капюшон, мадам, и спустимся в карету; вы представите меня миссис Наттер. — Миссис Мэтчуелл длинными костлявыми пальцами постучала по стеклу, чтобы привлечь внимание кучера.

— Это лишнее, мадам. Я уже сказала ей все, что вы желали, а вчера вечером послала письмо; сейчас она ждет вас, а мне, ей-богу, не хотелось бы ехать, если позволите.

— Ну это уж слишком — извольте делать, что я говорю, и отправляйтесь, — распорядилась миссис Мэтчуелл.

Подобно тому, как старуха из Беркли повиновалась, встала и спокойно вышла вместе с гостем^{122}, хотя ее увядшая плоть тряслась от страха, так и бедная миссис Макнамара нехотя, но без слов повиновалась.

— Э, да у вас вид как у приговоренного, который тащится на виселицу; что это с вами, мадам? Так нельзя. А ну-ка, глотните. — Мэри Мэтчуелл ткнула прямо в лицо миссис Макнамаре, как дуло пистолета, небольшую бутылочку.

— Разрешите взять стакан, мадам, вот он на столе, — взмолилась миссис Мак.

— К… стакан, глотайте.

Горлышко оказалось у миссис Мак во рту, и, освежившись, она воспряла духом.

Моя бедная миссис Наттер, я искренне чту ее память. Пусть ей недоставало ума — зато и хитрость была несвойственна; хихиканье и малиновое варенье — вот ее главные характерные черты. Когда ей рассказывали историю, рисующую кого-либо в дурном свете, миссис Наттер долго не могла поверить в