с видом чинным, но недобрым он то склонялся над молитвенником, то бесшумно скользил вокруг. Скамья лорда Каслмэлларда располагалась поблизости, туда и направился Дейнджерфилд вслед за Наттером. Скоро, подумал мистер Дейнджерфилд, под скамьей придется перестелить пол, а герб Каслмэллардов на стене над главным сиденьем чересчур обшарпан, чтобы им тщеславиться, — немного свежей краски и позолоты ему не помешает.

— На восточный край скамьи — один фут девять дюймов — заявляло права семейство… семейство из Инчикора — так, кажется, их называли, — сказал Дейнджерфилд, для наглядности кладя поперек крышки свой хлыст. — Это… это нежелательно: скамья будет испорчена.

— Все уже улажено: мистер Лангли переместится в противоположную сторону придела, — отозвался Наттер, кивая подошедшему Айронзу. Тот с полупоклоном оперся длинными, цвета глины пальцами на дверцу скамьи, худосочную ногу поставил на первую ступеньку и в такой позе, с прикрытыми глазами, ждал, пока к нему обратятся.

— Семейство Лангли сидело здесь, — сказал Дейнджерфилд, кивком указывая на соседнюю скамью.

— Да, сэр, — отозвался Айронз, не поднимая ни глаз, ни головы, с застывшим подобием улыбки.

— И чья же теперь эта скамья?

— Его преподобия доктора Уолсингема.

Выяснилось, что, поскольку между прихожанами назревала настоящая битва за территорию, священник, когда продал Лососевый Водопад, уступил старому хрычу Лангли приписанную к этому дому большую и ровную скамью по ту сторону прохода и получил взамен маленькую покосившуюся скамейку, где ранее восседали обитатели Инчикора, и таким образом в церкви воцарилась если не благодать, то, во всяком случае, мир.

— Вот как? Ну-ка, посмотрим.

Даже с тем, что имело к нему лишь самое отдаленное касательство, Дейнджерфилд предпочитал знакомиться самолично. Он пересек проход, за ним по пятам последовал Айронз.

— Как раз под тем местом, где вы стоите, — тихим мрачным голосом произнес Айронз, когда Дейнджерфилд остановился, — мы похоронили в ночь на вторник лорда… — Имя прозвучало неразборчиво.

При этих словах Дейнджерфилда от крепко стоящих подошв до самого мозга пронизал как бы слабый электрический ток, заструившийся из пола, — словно бы кто-то хотел сказать: «Я здесь».

— В самом деле? — сухо отозвался Дейнджерфилд, слегка кивнул, поднял брови и отступил чуть в сторону.

— Скверная была история.

Дейнджерфилд, не вынимая рук из карманов панталон, поднял голову и стал читать табличку на стене; при этом он чуть слышно насвистывал — не помешало бы вести себя более благопристойно, но с джентльмена другой спрос. Клерк оставался позади него в той же скромной позе и с той же улыбкой, которая, если присмотреться, оказывалась вовсе не улыбкой, а, похоже, отблеском света. Что за этим стояло — терпение или скрытая насмешка, — сказать трудно, но в его неподвижности чудилось что-то вызывающее.

— И кое-кому, я полагаю, пришлось скрепя сердце исполнять здесь свой долг, — не закончив мелодии, внезапно проговорил Дейнджерфилд и строго уставился на мистера Айронза.

Клерк еще ниже склонил голову, глаза его почти совсем закрылись, был заметен лишь слабый проблеск меж ресниц.

— А церковь недурна… и городок тоже… и кое-кто из достойных людей живет по соседству, — оживился Дейнджерфилд. — А в реке, если не ошибаюсь, водится форель? Течение как будто быстрое.

— Крупной нет — так, серая форелька, сэр. Кроме меня, ее никто и не ловит.

— Вы ведь здешний клерк?

— К вашим услугам, сэр.

— Из Дублина?.. Или…

— Родился и вырос в Дублине, ваша честь.

— Ага, хорошо! Айронз… вы слышали, верно, о мистере Дейнджерфилде — управляющем лорда Каслмэлларда. Так вот, мистер Дейнджерфилд — это я. Доброго вам утра, Айронз. — И Дейнджерфилд сунул в ладонь клерку полкроны.

Обойдя церковь еще раз, Дейнджерфилд вышел на улицу вместе с Наттером. Вскоре они расстались. Наттер вскочил на свою низкорослую лошадку и поскакал к Мельницам. А Дейнджерфилд ненадолго заглянул в лавку Клири, застал ее владельца восседающим среди мешков с мукой и кусков бекона и, как обычно жестко и отрывисто, задал ему менее чем за пять минут около полусотни вопросов: и «тот дом с прохудившейся крышей и навозной кучей за углом раньше принадлежал лорду Каслмэлларду?», и «а где та пивная, которую называют „Дом Лосося“? Дела там идут неплохо?», и, наконец, «мне сказали, что в реке водится форель. С кем можно сходить на рыбалку, кто знает места? Ах, клерк! А сам он какого поля ягода? О, честный и достойный человек? Прекрасно, сэр. А теперь, мистер… а теперь, сэр, быть может, вы не откажете мне в услуге: распорядитесь, чтобы кто-нибудь из ваших людей сбегал к мистеру Айронзу домой, кланялся от мистера Дейнджерфилда, управляющего лорда Каслмэлларда, который остановился в Медном Замке, и спросил, не будет ли мистер Айронз так любезен в десять часов, с удочкой и прочей снастью, отправиться с мистером Дейнджерфилдом на небольшую рыбалку?».

Весельчак Фил Клири в присутствии посетителя, можно сказать, робел как школьник. Все в мистере Дейнджерфилде внушало трепет: и седые волосы, и репутация кудесника в денежных делах, и волевые, решительные манеры, и внезапные циничные смешки. Поэтому стоило Дейнджерфилду высказать какое- нибудь пожелание с оттенком настоятельности, как все вокруг спешили его исполнить. Вот и Айронз, разумеется, явился в назначенный час с удочкой, и оба рыболова, подобные Пискатору и «его верному ученику» у Айзека Уолтона^{74}, которых их мирное занятие сковало тесными узами братства, бок о бок побрели к реке.

С огорчением должен сказать, что жена у клерка была самая настоящая мегера, визгливая и несдержанная на язык. «Мошенник», «старый скупердяй», «старый подлюга» — это еще не самые худшие клички из тех, которыми она награждала своего супруга. Любезная миссис Айронз была стара, толста, уродлива и сама на свой счет не обольщалась, а потому тем сильнее ревновала мужа. Благодаря долгому опыту мистер Айронз нашел наилучшую тактику защиты: он либо немел как рыба, либо говорил коротко и загадками; иногда он отделывался пословицей, иногда библейским изречением, а будучи доведен до крайности, тоном самым смиренным изрекал что-нибудь ехидное.

Айронз любил свою удочку и извилистые берега Лиффи, где он, мрачный и одинокий, наполнял рыбой свою корзинку. Его спутница жизни, не зная в точности, чем занят ее супруг, не нуждалась в доказательствах, чтобы объявить: чем-нибудь непотребным. В таких случаях она обращалась за поддержкой к своему жильцу, капитану Деврё; подобно буре, она врывалась в его комнату, и молодой шалопай, готовясь получить удовольствие, откладывал в сторону роман, отставлял стакан с разбавленным водой хересом (боюсь, иной раз от этого сосуда явственно попахивало бренди). Если бы речи миссис Айронз послушал человек, никогда не видевший ее прилизанного угрюмого супруга, он решил бы, что в Дублинском графстве не найдется юноши красивей мистера Айронза и все хорошенькие девушки Чейплизода и окрестностей вздыхают о нем и напропалую строят ему глазки. Деврё питал слабость к сатире, даже к фарсу, и потому забывал обо всем, смакуя сетования этой неряшливой старой толстухи.

— Капитан, золотко, что мне делать? — Миссис Айронз влетела в комнату с пылающим лицом, жестикулируя правой рукой, а в левой сжимая краешек передника, которым только что утирала распухшие глаза. — Снова он утащился к Айленд-Бридж, бесстыдный мошенник. Ясное дело — всё из-за той грязной девки. Пусть не думает, что меня так легко обдурить, уж я умею все разложить по полочкам. А до тебя, Мэг Партлет, потаскушка ты эдакая, я еще доберусь…

За истерическими выкриками последовали новые потоки слез, и миссис Айронз принялась размахивать толстым красным кулаком перед представившимся ее воображению хорошеньким носиком Мэг.

— Нет-нет, мадам, — отозвался насмешник, — умоляю вас, не проливайте слезы; вспомните, вы ведь читали: подобное случалось ранее в Риме, в Саламанке, в Баллипорине, в Венеции и в полусотне других