– Садись, – сказал Цой, – тебя как зовут?

– Настя. А я вас знаю. Вы Константин Цой.

Цой сощурился. Как уже было сказано, Цой ни разу не появлялся на телевидении, и ни одной его фотографии нельзя было сыскать в газетах. Даже и самое имя его было известно довольно узкому кругу людей. Так что, скажем прямо, заявление «А вы Константин Цой» из уст семнадцатилетней девочки звучало вовсе не так обыденно, как, к примеру, «А вы Олег Газманов».

– И откуда ж ты меня знаешь?

– А у меня брат есть.

– И как зовут брата?

– Григорий Епишкин.

Цой едва заметно усмехнулся. Большинство людей, загруженных так же, как он, давно бы забыло имя незначительного акционера давно обанкроченного им предприятия. Цой не забывал никогда и ничего.

– Вот как… Так это было его казино?

Настя вздрогнула.

– Что ж, если Гриша будет охранять собственность Ивзольского, как свою, мне останется только умыть руки.

– Вы-то как раз не умываете руки, – дерзко сказала Настя, – вы суете свои руки в арбитражный суд, как в перчатку, и этой перчаткой душите…

– Извини, Настя, – сказал Цой. – Я совершенно неспособен разговаривать об арбитражных судах с красивыми девушками. Что если мы пойдем потанцуем?

– Пойдем потанцуем, – сказала Настя.

Цой танцевал так же хорошо, как он делал все, за что брался. Цой несомненно за ней ухаживал, но так же несомненно даже не пытался придать этому ухаживанию хотя бы оттенок серьезности. Чувствовалось, что он вот также совершенно спокойно отвезет ее в гостиницу, разденет и станет любить, и будет на самом деле очень доволен, что занимается любовью не с продажной девкой, а с красивой и доброй девушкой. А утром он встанет и уйдет, оставив на зеркальном столике бриллиантовые сережки или что-нибудь другое, очень недешевое, чтобы никто не сказал про него, будто Константин Цой экономит на женщинах. И ему больше никогда не захочется встретиться, а через неделю-другую, в фойе театра или на приеме, ему приглянется новая девушка на одну ночь.

– Мне пора домой, – сказала Настя.

– Настя… – улыбка Альбиноса на миг отразила искреннее недоумение.

Настя вывернулась из его твердых, ласковых рук, и побежала к своему столику.

Цой, полуприщурившись, глядел ей вслед. Потом наклонился и вполголоса отдал распоряжение начальнику охраны.

Когда Фаттах приехал в резиденцию губернатора, была уже половина двенадцатого ночи. Губернатор, в изящном сером блейзере и шлепанцах, сидел в кабинете и разбирал бумаги.

На низком журнальном столике, кроме бумаг, была бутылка водки и портрет Анастаса. После смерти любовника Орлов пил без просыху две недели; его еле откачали. Слухи ходили разные, но все в губернии сходились на том, что губернатор, как верная Джульетта, хранил верность безвременно усопшему Ромео.

Вот и теперь подле фотографии Анастаса он выглядел, как собака у могилы хозяина.

Губернатор поднял глаза и посмотрел на стоящего перед ним Фаттаха: высокого, атлетически сложенного, с синими глазами и четко вылепленными, чуть широковатыми для белокурых волос скулами. На Фаттахе был ослепительно белый свитер и серые брюки спортивного кроя: молодой менеджер группы «Сибирь» всегда подражал в одежде Константину Цою.

– Привет, Фаттах, – сказал Орлов, – Костя звонил. Сказал, что прислал с тобой подарок.

Фаттах положил на стол дипломат, обтянутый дорогой телячьей кожей.

– Вот, – сказал Фаттах, – это для благотворительного фонда.

Губернатор пододвинул к себе дипломат. Открыл его.

– Что так мало? – спросил губернатор.

Фаттах помедлил секунду. Сейчас или никогда.

– Потому что моя компания систематически вас обирает, – сказал Фаттах.

Губернатор оторвал взгляд от дипломата и начал смотреть на Фаттаха. Внимательно. Очень внимательно.

– Алексей Геннадьевич, – проговорил Фаттах, – мне больно смотреть, что происходит. Я должен сказать откровенно, – пользуясь этой дракой, Костя вас просто обкрадывает. «Все равно губернатор с нами, никуда не денется», – вот что он говорит.

– Что значит – обкрадывает?

Фаттах сел в кресло подле губернатора и картинным жестом раскрыл перед ним папку с документами.

– Это значит следующее. Вот эта марка угля стоит на рынке двадцать пять долларов. Вот этой фирме я ее продаю за двадцать. Какие условия продажи? Рассрочка оплаты на три месяца. Почему я это делаю? Потому что меня вызывает Цой и говорит: «продай этой фирме и заткнись!»

Фирма, документы по которой показывал Фаттах, была одна из тех, с которыми ему велел сотрудничать Денис, но сейчас это было неважно.

– Предприятия нашей группы добывают в области сорок миллионов тонн коксующегося угля в год! Это минимум семьдесят миллионов чистой прибыли, я вам заявляю это как менеджер группы! И куда деваются эти семьдесят миллионов? В оффшоры! И после этого Цой, украв все деньги, приходит к вам и еще просит, чтобы вы отдали ему Павлогорский ГОК и списали ему долги!

Губернатор покраснел. Он всегда шестым чувством знал, что Цой его надувает. Он затем и зазвал в область Извольского, чтобы приструнить Цоя. Но вон оно как все обернулось! И сейчас, в разгар драки, ему некого было противопоставить корейцу.

– Но это же была твоя идея – списать долги, – медленно сказал губернатор.

– Это была идея, чтобы все предприятия группы были объединены и чтобы область получила над ними частичный контроль, – ответил Фаттах. – Потому что если бы всеми нашими предприятиями руководил нормальный человек, человек, который понимает интересы обалсти, то бюджет бы просто был в три раза больше! Зарплаты врачам были б в два раза выше! Ваш рейтинг, да ваш рейтинг бы до небес возрос!

Губернатор смотрел на Фаттаха внимательным ожившим взглядом. Цифра «семьдесят миллионов» поразила его. Он даже представить себе не мог реальных цифр.

– Я с Анастасом обсуждал это, – сказал Фаттах, – когда впервые родилась идея холдинга, это Анастас ее предложил. И он мне тогда сказал: «Если папа воюет с Извольским, – сказал он, – это еще не повод, чтобы Цой его обкрадывал».

Глаза губернатора ожили и смотрели теперь внимательно и ласково. Даже слишком ласково. Фаттах не привык, чтобы мужчины так на него смотрели. Так на него смотрели женщины, черт бы их всех побрал вместе с Ниной. Когда на Фаттаха так смотрели мужчины, они рисковали схлопотать в репу.

– Анастас, – проговорил губернатор, – Стасик. Господи, мальчик, если бы ты знал… давай выпьем за Стасика.

– Я боюсь, – сказал Фаттах, – я боюсь. Я говорил с ним об этом, мы обсуждали это, а потом… а потом его убили. В «Кремлевской», Алексей Геннадьич, в «Кремлевской»! Вы что, верите, что можно в «Кремлевской» убить человека, и Цой не будет знать, кто убийца?

Губернатор напрягся. Фаттах чувствовал себя так, словно летел в море с утеса. Орлов был слишком слабый человек. Слишком. И даже его жадность могла не перевесить многолетний страх перед Цоем.

– Он мне ссуду обещал, – задумчиво сказал губернатор, – пять миллионов долларов.

– Какие пять миллионов! – резко сказал Фаттах, – если угольный холдинг будет работать без Цоя, он каждый год будет давать семьдесят миллионов! Вот таких, – и ткнул пальцем в дипломат.

– А ГОК? – сказал губернатор.

В глубине глаз Фаттаха сверкнула и погасла искра. Он не собирался просить за Извольского. Наоборот. Чем крепче Цой сцепится с Извольским, тем меньше у него будет времени на Фаттаха.