настроении, за исключением того, что он был напряжен и, казалось, готов на нее броситься.

– Я не захотела уезжать, – запинаясь пробормотала она.

Рамон начал наступать на нее, Кэти медленно отступала.

– Падре Грегорио сказал, что обвенчает нас, – быстро проговорила она.

– Неужели? – спросил Рамон низким голосом. Он продолжал наступать, а Кэти – пятиться.

– Я верну все, за что заплатила, в магазин, – прошептала она.

– Неужели прямо сейчас? – мягко выдохнул Рамон. Кэти энергично кивнула, стукнулась о диван и начала обходить его.

– Я видела альбом Рафаэля, – задыхаясь, объяснила она. – Если бы ты мне сказал, кто ты на самом деле, я бы поняла, почему ты не хотел, чтобы я платила за что-то сама. Я бы послу… – она споткнулась на слове, – послушалась тебя.

– Я вижу, ты выучила новое слово, – усмехнулся Рамон.

Кэти ударилась о столик с лампой и боком обошла его.

– Я наполню дом растениями, суматохой и детьми, – отчаянно пообещала она.

Она задела за стул, мешающий отступлению, и паника охватила ее.

– Ты должен выслушать меня! Я боялась стать твоей женой, потому что чувствовала, что ты что-то скрываешь от меня, но я не понимала что, а у Дэвида…

Рамон сократил дистанцию, и Кэти вытянула руку, пытаясь отгородиться от него.

– Пожалуйста, выслушай меня! – выкрикнула она. – Я люблю тебя!

Он обхватил ее за плечи, с силой притянул к себе, запрокидывая голову Кэти назад. Она оказалась настолько близко, что смогла увидеть свое отражение в его горящих глазах. Они были полны ею и любовью к ней. Любовью настолько всепоглощающей, что Кэти утонула в этом чувстве.

– Ты любишь меня, – повторил он странно-грубоватым голосом. – И ты думаешь, что, если ты скажешь мне, что любишь меня, я позабуду все остальное и прощу тебя?

– Да, – прошептала Кэти. – Я думаю, ты можешь.

Только на этот раз.

– Только на этот раз, – пробормотал он в безумной радости, и у него дрожала рука, которую он медленно поднял, чтобы пригладить густые золотистые волосы.

Он издал звук, который был наполовину стоном, наполовину смехом, когда его пальцы утонули в ее волосах.

– Только на этот раз? – повторил он, как если бы это было величайшим из всех высказываний, и его другая рука прижала ее к себе, а его губы приникли к ее губам в безумном поцелуе.

С пьянящим восторгом, словно у нее внутри взорвался фейерверк, Кэти обвила руками его шею и ответила на его поцелуй. Она прижалась к его могучему телу, и Рамон задрожал от счастья. Его руки ласкали ее плечи и спину, а затем спустились ниже, прижимая ее бедра к своим.

Он отнял свои губы от ее губ и начал покрывать торопливыми поцелуями ее глаза, шею.

– Скажи мне это еще раз, – хрипло приказал он.

– Я люблю тебя, – страстно сказала Кэти. – И ты мне нужен… и я хочу тебя… и я…

Рамон жадно поцеловал ее, заглушая ее слова и унося с собой в мир, где не существовало ничего, кроме их пламенных тел. Он целовал ее еще и еще, до тех пор, пока Кэти не застонала от жгучего и томительного желания.

– Пойдем в постель, querida, – жарко пробормотал он.

Кэти коснулась дрожащими пальцами его груди. К безумному разочарованию Рамона, прекрасная женщина в его объятиях очень мягко сказала:

– Нет.

– Да, – прошептал он, уже наклоняя голову, чтобы с помощью поцелуя преодолеть ее сопротивление, но в это время она покачала головой.

– Нет, – повторила она. Улыбнувшись, она объяснила с задумчивым сожалением:

– Эдуарде не хотел, чтобы я встретилась с тобой один на один. Он отпустил меня сюда только потому, что был уверен, что тебя здесь нет. Я не вернулась сразу, так что он сейчас придет, чтобы защитить меня от твоего гнева.

У Рамона сошлись брови на переносице, и Кэти погладила его плечо и улыбнулась.

– Есть еще две причины, по которым я хотела бы подождать. Первая – мы должны поговорить. Ты просил меня о честности, настаивал на этом, а сам морочил мне голову. Я хочу понять, почему ты так делал. Рамон неохотно слегка ослабил объятия.

– А другая причина?

Кэти печально посмотрела мимо него:

– Завтра день нашей свадьбы. Мы и так уже долго ждали. Ну и падре Грегорио…

Рамон взорвался от хохота и сжал ее в своих объятиях.

– Когда Эдуарде, Мигель и я были молоды, мы верили, что если мы сделаем что-нибудь плохое, падре