вопрос. Не то, чтобы они просто перестали любить друг друга, как это довольно часто случалось с ее многими друзьями по колледжу. Как просто было бы, думала Аликс, если бы она вдруг обнаружила, что Дик ей изменяет. Это все равно, что обнаружить тараканов у себя в квартире. Все просто и ясно: бери в руки дихлофос и полный вперед! Если бы Дик валял дурака на стороне, как некоторые мужчины, она бы приняла это просто как рытвину на жизненной дороге, от которой все мы не застрахованы. Все ее подруги ей посочувствовали бы, приняли бы ее в, так сказать, клуб обманутых жен. Она могла бы чувствовать к Дику праведную ненависть и понимать, откуда свалилась на нее эта неприятность.

Но жизнь никогда не отличается такой благородной простотой. Вдруг вспомнилось, как дедушка однажды взял ее с собой на подводный лов рыбы. Она стояла у лунки во льду и смотрела в глубину, где можно было различить что-то движущееся - и больше ничего. И на душе появилось какое-то неприятное чувство: не знаешь, что под тобой, и чем это тебе угрожает.

Но дело в том, что Дик ни разу ей не изменил. Даже теперь она по письмам, которые он продолжал ей писать (она сразу вешала трубку, лишь заслушав его голос), что он любит ее по-прежнему, что она, говоря его собственными словами, была единственной женщиной, которую он когда-либо любил, и больше ему не полюбить никогда.

Ее замужество кончилось, как кончился тот серый день на замерзшем озере, когда она со смесью ужаса и любопытства смотрела под лед. Что-то таинственное и непонятное двигалось там. Дик просто не смог смириться с тем, что ей удалось добиться успеха на сугубо мужском поприще. (Где добрые старые деньки, - писал он, - когда ты приходила от Сакса, пропахшая лекарствами?) Если бы она захотела стать кем-то еще - терапевтом, учительницей или чем-нибудь более или менее женственным или хотя бы бесполым, он бы простил ей успех в карьере, хотя и считал его, в принципе, предосудительным.

Когда все это свалилось на нее, как нечистоты из трубы ассенизатора, это было уже само по себе скверно. Но ему надо было непременно заставить Аликс почувствовать, что крах их семейной жизни - на ее совести. Это ее вина, что она захотела стать юристом, и это ее вина, что она добилась профессионального успеха. Как будто честолюбие и успех - свидетельство слабоумия!

Так что, получается, она все еще не была свободна от Дика, хотя они давно не жили вместе, хотя она не носила его имени (Дэн, правда, носил - как багаж, нажитый в предыдущей жизни), и хотя он потерял даже права навещать сына. Как это получается, думала она, что я, проведя такую основательную работу по отсечению его от себя, все еще чувствую на себе лапы этого подонка?

Она со вздохом поднялась со стула. Кто-то играл на губной гармошке мелодию, название которой она никак не могла вспомнить. Но что-то явно из сборника 'Каучуковая душа'. Она пошла в ванную почистить зубы на ночь и увидела себя в зеркале. Вспомнила выражение лица Кристофера Хэя, когда она засмеялась. Пожалуй, он впервые увидел ее смеющейся.

Всю жизнь ей говорили, что она красива, но Аликс не очень этому верила. Она слушала похвалы своей внешности, как будто они относились к кому-то другому, например, к персонажу из фильма, который она видела. Потому что, когда она смотрела на себя, она видела только одни дефекты: рот слишком широк, нос недостаточно прям, и так далее. Пальцев не хватит перечислять их, да и времени тоже. Это надо отложить на тот случай, когда ей опять захочется заняться самоедством или когда она, взглянув на Дэна, подумает, что - как это сказал Кристофер? - мальчику нужен отец.

Кристофер Хэй. Мысли ее так или иначе возвращались к нему, как реки в море. Она давно обратила на него внимание, уже давно чувствовала, что ее тянет к нему. Но пальцем не пошевелила, чтобы предпринять что-либо по этому поводу. Но теперь, когда он сам сделал первый шаг, как она теперь поступит? Честно говоря, она этого и сама не знала. Ей надоело разочаровываться в своих кавалерах, но, тем не менее, она достаточно сильно любила мужчин вообще, чтобы не рискнуть еще раз. Пусть даже все опять кончится провалом.

Битловская песня из альбома 'Каучуковая душа', которую кто-то пытался воспроизвести на губной гармошке, вернула ее в прошлое. Она снова танцевала с дедушкой на широкой веранде их дома в Огайо, ветер шевелил листья дуба, жалобный крик козодоя вторил музыке контрапунктом, и желто-лимонный свет падал на них через открытую дверь гостиной.

Как проста была тогда жизнь! И какой счастливой девочкой была Аликс! Как это произошло, что жизнь так круто переменилась?

Сутан сидела под полосатым навесом открытого ресторана 'Сафари'. Терри любил здесь бывать. Здесь и та фотокарточка сделана.

Терри предпочитал это заведение, потому что оно, будучи расположенным в восточной части Ниццы, было в стороне от избитых туристских троп, далеко за зданием оперы, где они табуном ходили. А Сутан нравилось это место потому, что под навесом был приятный холодок, и отсюда можно с удобством наблюдать за одиночными любителями романтики, прогуливающимися по утру между цветочными киосками открытого рынка на Кур-Салейа.

Было уже довольно жарко, и покупателей было не много. Большинство ларьков уже закрылись, а те, что все еще торговали, мало что могли предложить. Продавцы либо поливали из шланга свою территорию, либо стояли, облокотясь на прилавок, лениво покуривая или попивая винцо с соседом.

Сутан выбрала это время и это место не случайно. В Ниццу она вернулась с виллы Муна накануне вечером. А теперь вот сидит в 'Сафари', потягивая 'Кампари' с содовой. Ее неизвестный преследователь искал что-то в ее отсутствие, что-то, принадлежащее Терри. Но не нашел. Но не оставил надежды либо найти это, либо разузнать, к кому перешел интересующий его предмет. Вот он и продолжает следить за ней.

Через темные стекла очков она наблюдала за тем, что происходит на цветочном рынке внизу. Солнце припекало и, будучи почти прямо над головой, почти не давало тени. Она выбрала это время дня именно потому, что сейчас там мало народу. Приди она раньше, она рисковала бы не заметить свою 'тень' среди толпы, наводнившей рынок. Приди она позже, там было бы вообще пустынно, и он, став более осторожным, тоже ускользнул бы не замеченным.

Сутан была довольно высокого мнения относительно своей внешности. Она знала, что красива. И не только красива, но и желанна многим мужчинам, что не обязательно сопутствует красоте у женщин. Золотой цвет кожи и полуполинезийские - полуазиатские черты лица. Длинные черные волосы не закрывают широкий лоб, а убраны назад и заплетены в толстую косу. Единственное украшение, которое она позволяла себе носить, это простое кольцо из красного жадеита, драгоценное только тем, что его ей подарил Терри.

Она также знала о своей незаурядности. Ее дух закалился в страданиях. В ней смешалась французская и кхмерская кровь, и это не могло не оказать влияния на ее характер. С таким наследием нельзя быть слабой.

Ее мать имела несчастие возжелать могущества и богатства. Она вышла замуж за француза. Но быть женой могущественного чиновника в колониальной Камбодже имело кроме положительных - богатство и влияние - также и отрицательные стороны. Горечь взаимоотношений между родителями - мать не могла оставаться слепой к страданиям своей родины под гнетом чужеземцев - ожесточила Сутан и сказалась на всей ее жизни. Взрывной темперамент входил в противоречие с буддийской религией матери, основным достоинством почитающей терпение.

Вот что унаследовала Сутан от своих родителей. Конфликты между ними были отражением истории ее страны и они послужили причиной двойственности, характерной для Сутан с самого детства.

За те десять или около того минут, что Сутан находилась на своем наблюдательном посту, пожалуй, около трех десятков людей попало в поле ее зрения. И, хотя каждый из них задерживал ее внимание не более чем на тридцать секунд, было ясно, что это не то, что ей нужно. Двое молодых французов, заметив ее, сели за столик, откуда было наиболее удобно разглядывать ее ножки. Сутан скрыла улыбку за стеклами темных очков.

Последний из продавцов цветов сложил свой столик и ушел. За соседний столик уселось шумное семейство из шести человек. Долговязый официант подошел обслужить двух молодых французов. Когда он подошел к Сутан, она опять заказала 'Кампари' с содовой.

Священник-иезуит привлек внимание Сутан, когда он попал в поле ее зрения во второй раз, хотя она запомнила его уже с первого его появления на площади, как, впрочем, и других прохожих. Он пришел на Кур-Салейа по улице, ведущей к оперному театру, и, странное дело, второй раз он появился, идя тоже с этого направления. Это могло означать только одно: он не возвращается откуда-то, выполнив какое-то