ненавистью горла, как отравленные пули. - Если здесь и говорить о прощении, то только с моей стороны. Но прощение предполагает милосердие. - Он начал медленно вытягивать руку. - А во мне его ни капельки не осталось. - Теперь пальцы Транга почти касались груди М. Вогеза, как раз в том месте, где находилось его сердце. - Твои соотечественники выжгли милосердие из моего сердца.

Его пальцы напряглись, и М. Вогез наблюдал, затаив дыхание, как к нему приближается его собственная смерть.

- Вы даже саму память о том, что такое милосердие, стерли в наших душах. Острые, как кинжалы, ногти Транга прошли сквозь мокрую от пота рубашку и кожу М. Вогеза.

- И теперь, после того, что ты и подобные тебе сотворили с моей страной, ты в своем крайнем высокомерии ожидаешь, что я буду тебе благодарен за твое всемилостивое прощение? - Красные, липкие ручейки разбегались по костлявой стариковской груди и стекали на живот. - Какое самомнение! - М. Вогез лежал, парализованный более, чем страхом: Транг воздействовал на него еще имеющимися у него ресурсами пентиак-силат. Он чувствовал боль, как человек слышит свисток приближающегося поезда, еще далекого, но мчащегося с такой скоростью, что трудно предугадать, когда он тебя сомнет.

- Это метастазы того рака, который пожирает нас живьем с тех пор, как вы, французы, ступили на нашу землю. - Напряженные пальцы Транга, единственное оружие, которое ему требовалось, вонзились в тело М. Вогеза с такой яростью, под стать которой было лишь свирепое выражение лица Транга. Его губы растянулись в чудовищную улыбку, обнажая желтые зубы. - Единственный способ избавиться от рака, так это вырвать его с корнем. - Ребра М. Вогеза треснули и разошлись. Их сломанные острые концы пробили кожу, как наконечники стрел. Он выгнул спину, и кровь брызнула фонтаном, заливая руку Транга, и вместе с ней уходила жизнь.

Не чувствуя ни удовлетворения, ни раскаяния, Транг поднялся, ощущая кожей приближение Танцора. Он опечалился, что, сосредоточившись на своем акте возмездия и слишком увлекшись созерцанием угасания М. Вогеза, он забыл о Танцоре, и теперь понимал, что ему не миновать стычки с бывшим товарищем по оружию. Последней стычки.

Его печаль длилась ровно столько времени, сколько его прошло между мгновением, когда мощное плечо Танцора врезалось в него, и мгновением, когда они оба приземлились на пол, пролетев мимо ржавеющих железных труб и стальных опор. Скоро печаль сменилась ее всегдашним спутником, отчаянием. Но именно это отчаяние позволило ему вырваться и броситься стремглав в кромешную тьму.

- О Господи Иисусе, - прошептал Крис. Он был весь в крови после того, как притронулся к М. Вогезу, опустившись перед ним на колено. Не зная, где сейчас находится Транг и собирается ли он, как чертик из коробки, вдруг показаться рядом, он решил вынести француза на свет, что он и попытался сделать, захватив его под мышки и протащив несколько шагов за металлический бокс с рубильниками. На это ушла, кажется, вечность. Наклонившись над М. Вогезом, он уловил его слабое дыхание. Потом раздался посторонний звук и он весь напрягся. Транг!

- Крис?

Он увидел лицо Сутан, появившееся между труб. Она вертела головой, пытаясь сообразить, с какой стороны к нему легче пробраться.

- Стой где стоишь, - тихо предостерег он ее. - Где-то здесь рядом Транг.

- Мой отец с тобой?

Он посмотрел на М. Вогеза. Кругом было столько крови, что не верилось, что он все еще жив. Но тем не менее, его глаза были открыты и смотрели на Криса.

- Прости мне, Кристофер, прости мои прегрешения, - прошептал он еле слышно.

Крис приподнял ему голову, осторожно оторвав ее от пола.

- Девятнадцать лет я не был на исповеди. Девятнадцать лет мои глаза не видели божественного света. Я бы его не вынес, потому что, под влиянием страсти, ревности и гнева я убил мою жену, Селесту. - Он вздохнул и его вздох перешел в судорожный кашель. - Ну вот я и сказал. Мой грех прощен, Кристофер?

- Я...

- Крис? - позвала Сутан. - С тобой все в порядке?

- Да.

- А как мой отец?

- Он здесь, рядом со мной.

Он услышал ее шаги, открыл рот, чтобы остановить ее, велев оставаться на месте, но понял, что это бесполезно. Через минуту она была уже рядом с ним, пробравшись через заслон из металлических коробок. Бросила испуганный взгляд на распростертое на полу тело отца.

- О Боже! Что с ним?

- Твой отец посчитал, что все еще может влиять на Транга. И просчитался. Он чувствовал рядом ее тепло, ему страшно захотелось обнять ее и прижать к себе.

Она заглянула в лицо М. Вогеза.

- Совсем чужой человек, - сказала она, - и в то же время мой отец. Странно, правда? - Крис подумал, интересно, кому она задала этот вопрос?

Он увидел улыбку на лице М. Вогеза.

- Отец, - промолвил он далеким-далеким голосом. - Это все, чем я хотел быть в этой жизни.

Конечно, это не так, подумал Крис. Вся его жизнь свидетельствует о другом. Но, может, по большому счету, так оно и есть? Всю свою жизнь М. Вогез верил, что его ведет Господь, указывая ему путь. Веря этому, он верил и людям, с которыми Господь сводил его на этом пути. Но люди его предавали, и он разуверился в них, и начал бессовестно пользоваться ими для своих целей. Даже женой и дочерью. И, делая это, он предал свою внутреннюю сущность, которая была направлена на любовь. Если он увидел это перед своим концом, то это ему наверняка зачтется на том свете.

- Он ушел. Сутан, - сказал Крис, закрывая глаза М. Вогезу.

- А Транг?

- Где-то здесь, в лабиринте. Один Бог знает, где.

- Ладно, - сказал Сив, - сиди себе, как мышка, и не высовывайся, черт бы тебя подрал! - Непонятно почему, его умственному взору представилась Душечка, ее худенькое тельце, съежившееся на соломенной подстилке. Война высосала из него жизнь. - Сиди, сиди! Но это не спасет тебя. И если ты выйдешь, это тебя тоже не спасет. Чувствуешь ли ты угрызения совести за то, что сделал, или не чувствуешь, - мне все одно. - Он крался все дальше, осторожно ступая по скользкому от влаги и мазута цементу. - Если ты и уйдешь отсюда, то только через мой труп. - Крысы с писком убегали при его приближении. - Выродок. Чертов сукин сын. Ты убил Доминика. Священника. Божьего человека, который никому не желал лиха. Даже если бы ты молился о прощении до судного дня, это бы ничего не изменило. Ты меня понимаешь?

- Пожалуй, понимаю. Да. Я видел тебя в деле, в джунглях. У тебя мертвая хватка. Волшебник боялся тебя почти так же, как он боялся Терри Хэя.

- Это только доказывает, - сказал Сив, обходя массивный покрытый ржавчиной патрубок, - насколько глубоко ты заблуждаешься. Терри мертв, а я все еще жив.

- Я тебя прошу пересмотреть решение, - сказал Транг.

По резонансу Сив рассчитал, как близко друг к другу они находятся: не больше двух метров. Медленно двигаясь по направлению голоса, он вспомнил словосочетание, с помощью которого описывались вьетконговские соединения, проникающие по ночам на территорию американских лагерей, - 'неопознанные, но явно враждебные'. То же самое он мог бы сказать сейчас о своих чувствах.

Сив уже давно вспоминал о Доминике не иначе, как о лишенной тела голове, лежащей в кустах под окном ризницы церкви в Нью-Ханаане. Первый страшный момент узнавания, когда, выйдя из церкви Святой Троицы в сопровождении местного полицейского, он прошел мимо зарослей подстриженного кустарника, уже пахнущего по-весеннему обновленной жизнью, и нагнулся над отрубленной головой своего брата. Страшный момент. Вроде как увидеть солнце в полночь. Вся кожа у него тогда пошла мурашками и он едва смог подавить неудержимое желание разрыдаться.

Доминик был болезненным ребенком и первые шесть недель после своего рождения провел между жизнью и смертью. Позднее их отец обучал Доминика боксу, называя это физической терапией. И Сив, со своей стороны, взял на себя негласное обязательство присматривать за братом, чтобы с ним не приключилась какая беда. Глядя на отрубленную голову Доминика в Нью-Ханаане, Сив понял, что не