заключили пакт, скрепив меж собой союз двух выпивох. По этому пакту юрист обязался не докладывать боннским властям о наскоках Москвы, а советский разведчик пообещал доложить своим, что Кассель – провокатор, подсадная утка с приличным денежным содержанием от американцев. Оба расстались в дружеском расположении чувств.
Благодаря тому, что Кассель, судя по всему, смолчал, а Василий «отмазал» его, теперь можно было обратиться к Генриху без особого риска. Не факт, что немец согласится помочь, но наверняка не откажет в совете, научит, с чего начать.
О, если он только жив, этот старый выпивоха! Ведь прошло двенадцать лет, и могло произойти что угодно. Болезнь, несчастный случай… Только бы разыскать Касселя! Ведь времени в обрез.
Предстояло сделать и еще одно дело: купить оружие. Василий не стал рисковать, провозя свой «буран». Служба безопасности теперь свирепствует, шанс на вывоз пистолета равен нулю.
Надо спешить. Корсиканская чума не только не побеждена, она свирепствует, унося все новые и новые жертвы. Инфицированы многие, зараза распространяется как цепная реакция. Отпускаются колоссальные суммы, засылается все возрастающее количество убежденных бойцов – преданнейших солдат Матарезе, готовых без колебаний отдать жизнь за дело… за какое дело? Каковы все-таки их цели? Чего хотят достичь адепты безумной философии Гильома де Матарезе? Заказные убийства, терроризм, похищение с последующим шантажом и вымогательством, насилие, паника и хаос – то есть все то, что, казалось бы, вовсе не на руку процветающим дельцам, промышленникам и финансовым магнатам. Но они почему-то идут на финансирование и поддержку этих акций, в результате которых может быть в конечном счете парализована их же собственная деятельность. Странное, необъяснимое противоречие… Зачем?..
Самолет пошел на посадку.
Вот он – Эссен. Так кем же ты стал, Андрей Ворошин?
– Я не могу поверить этому! – воскликнул Генрих Кассель, заслышав голос Талейникова по телефону.
Василий мгновенно уловил в тоне немца прежнее расположение и искренность.
– Каждый раз, проходя мимо нашего парка, я вспоминаю события двенадцатилетней давности и не могу удержаться от улыбки, – продолжал обрадованный Генрих. – Моя супруга ревнует меня к прошлому, полагая, что парк когда-то был местом моих встреч с хорошенькой девочкой.
– Надеюсь, вы разъяснили ей причину своего веселья, назвали предмет нежных воспоминаний?
– Да, я рассказал ей, как однажды чуть не стал агентом международного шпионажа. Но она до сих пор уверена, что я предаюсь воспоминаниям о былой любви!
– Так приходите в парк как можно скорее. У меня срочное дело, ничего общего не имеющее с моими прошлыми занятиями!
– Вы уверены, что «завязали»? Не к лицу мне, одному из виднейших адвокатов Эссена, водиться с русскими. Времена нынче тревожные. Ходят слухи, что наши соседи на Востоке опять планируют свои отвратительные делишки, а Москва финансирует нашу «пятую колонну».
Василий помолчал в трубку, а затем произнес со значением:
– Я безработный.
– Неужели?! Как интересно! В таком случае встретимся в парке. Сейчас почти двенадцать. Давайте на старом месте… ну, скажем, в час? Там у цветника. Хотя цветов в это время года я вам не обещаю.
Василий сидел на скамейке и смотрел на сверкавшее на солнце зеркало замерзшего озера. Было уже пятнадцать минут второго, когда он заметил одинокую фигуру, направлявшуюся в его сторону. Машинально он сунул руку в карман пальто, нащупал пистолет, купленный на «черном» рынке.
Адвокат постарел и мало чем походил на того энергичного мужчину, с которым Василий встречался по заданию Москвы. Он посолиднел и в своем просторном черном пальто с меховым воротником напоминал бургомистра. Только глаза были все такие же живые и внимательные.
– Прошу прощения, мой дорогой старый знакомый, – проговорил немец, пожимая Василию руку. – В последнюю минуту у меня вышла непредвиденная задержка по поводу одного американского контракта.
– Вы неплохо выглядите, Генрих! – заметил Талейников вместо приветствия. Он польстил немцу, ибо время не пошло тому на пользу: лицо обрюзгло, кожа стала красноватая и дряблая. Слишком много пива пролилось в эту благословенную глотку. Но Генрих смотрелся очень респектабельно, вполне солидно, только в глазах плясали озорные искорки.
– Спасибо за комплимент. Не то чтобы я имел что-то против вашей компании. Но я благоразумный человек и удивляюсь, как я опять согласился на встречу с вами. Скажите, что привело вас сюда вновь через столько лет? Вы сообщили, что не служите по своей старой специальности. Так что же вас интересует в таком случае?
– Мне нужен совет.
– У вас здесь легальная работа? Непостижимо! Только не говорите мне, что убежденный коммунист может иметь частные вложения в промышленность Рура. Каковы же ваши проблемы?
– Только проблема времени: у меня его очень мало. А я должен проследить перемещение капитала одного человека, а возможно, и целой семьи из Ленинграда, которая – я в этом убежден – переехала в Германию, точнее, в Эссен, около шестидесяти или даже семидесяти лет назад. Я предполагаю, что вложения были сделаны в местную промышленность, причем незаконно и втайне.
Кассель нахмурился:
– Мой дорогой, вы несносны. Я не силен в цифрах и датах, но если не ошибаюсь, вас интересует период где-то между 1910 и 1920 годами?
– Да, именно так. То были неспокойные годы.
– И после стольких бурь и потрясений, мировых революций и войн, гитлеровской экспансии и послевоенных событий, вы хотите найти его?
– Я ожидал от вас подобной реакции.
– Ну а что другое я мог сказать? – рассмеялся Кассель. – А как звали этого человека?
– Для вашей же безопасности я пока не буду называть вам его фамилию.
– А как же в таком случае я сумею помочь вам?
– Расскажите мне, где бы вы начали поиски, если бы оказались на моем месте?
– В России.
– Я уже проделал это. Мне удалось просмотреть архивы революционных лет в Ленинграде.
– И вы, разумеется, ничего не нашли?
– Напротив. Я нашел настолько подробное описание ликвидации всего семейства, что все приведенные детали процедуры уничтожения, вместе взятые, просто вопиют о явной мистификации.
– Как же было описано это убийство? Без указаний имен исполнителей, лишь в общих чертах?
– Именно так. Усадьбу атаковала непонятная вооруженная группа. Целый день была стрельба, а под конец все погибли в огне и взрывах. Причем члены семейства подорвали себя, а особняк, как водится, сгорел в результате взрыва. Никакие фамилии не упомянуты – ни исполнителей, ни свидетелей. Зато характер разрушений и следы пожара зафиксированы подробнейшим образом. Описан чуть ли не каждый сантиметр пострадавшей площади.
Адвокат снова нахмурился:
– Так вы говорите, что почти каждый сантиметр имения был подробно описан?
– Да, это действительно так.
– Но зачем?
– Наверное, чтобы придать правдоподобие фальшивому изложению происшедшего, точнее, не происшедшего.
– Но я не об этом. Мне кажется – причем с ваших же слов, – что этот псевдоотчет составлен не кем иным, как членами этой семьи. Я поясню свою мысль. Если у человека есть какая-то любимая, дорогая для него вещь, то когда он теряет ее или расстается с ней навсегда, его преследуют воспоминания. Вполне возможно, что именно память об этой усадьбе и заставила автора так подробно описать происходившие события, даже если они и были, как вы говорите, мистификацией. Но я хочу задать вам еще один вопрос, затрагивающий другую сторону дела. Вы сказали, что работаете над этой проблемой неофициально, так сказать, не будучи облеченным ответственностью по прежнему месту службы. Как я могу поверить вам? Какие доказательства вы можете представить на сей счет?
