Был ранний вечер; заходящее солнце светило в окно квартиры Карин де Фрис на рю Мадлен.
– Я ходил сегодня днем к себе домой, – рассказывал Дру, сидя в кресле напротив Карин. – Шел я, конечно, в сопровождении двух морских пехотинцев, с которых Витковски взял клятву молчать, пригрозив им тренировочным лагерем. Они все время держали руку на кобуре, но все же было приятно пройтись по улице, понимаете, о чем я?
– Конечно, но меня беспокоит, что, может быть, тайну доверили не тем. Ведь мы знаем не всех!
– Черт побери, мы же знаем про Рейнольдса из центра связи. Говорят, он сбежал как крыса в канализационную трубу, скорей всего живет где-нибудь на Средиземном море на нацистскую пенсию, если его не пристрелили.
– Если уж на Средиземном море, то, вероятно, труп его на дне.
Помолчав, Дру спросил:
– И что дальше?
– О чем вы?
– Господи, я даже не знаю, с чего начать… Право, никогда не думал, что мне придется ломать над этим голову, а уж тем более говорить это вам, спасшей мне жизнь.
– Нельзя ли яснее?
– Как бы подыскать слова? Я всегда считал себя тенью брата, такого безукоризненно совершенного. А потом, перед тем, как его убили, услышал, как он кричал, что любит вас, обожает…
– Перестаньте, Дру, – одернула его де Фрис. – Вы что, в подражание брату тоже начали
– Нет, я не брежу, – спокойно ответил Лэтем, глядя ей в глаза. – Его бред – это не мои чувства, Карин. Я избавился от этого синдрома, ибо он не приносил мне никакой пользы. Сначала вы вошли в жизнь Гарри, потом, много лет спустя, в мою, но ничего общего, несмотря на внешнее сходство, нет. Я не Гарри и никогда не стану таким, как он. Однако, каков бы я ни был, никогда не встречал женщину, похожую на вас… Ну как вам мое объяснение в любви?
– Очень трогательно, мой дорогой.
– Опять «мой дорогой», которое ничего не значит.
– Не умаляйте значения этих слов, Дру. Я должна избавиться от своих призраков, и когда это произойдет, мне будет приятно думать, что есть вы. Возможно, я и могла бы к вам привязаться, кое-что в вас меня просто восхищает, но серьезные отношения – для меня дело далекого будущего. Надо, чтобы улеглось прошлое. Вы это понимаете?
– Понимаю или нет, но сделаю все, чтобы это произошло.
Послеполуденные толпы заполнили улицу, офисы опустели, служащие спешили на обед в кафе и рестораны. Обед в Париже – не просто утоление голода, обычно это небольшое событие, и напрасно начальство думает, что служащие, особенно высшие должностные лица, вернутся вовремя на работу, тем более летом.
Потому-то доктор Крёгер, стоявший с развернутой газетой слева от входа в офис Второго бюро, все больше и больше терял терпение: его то и дело толкали чиновники, спешащие на обед. Он должен был во что бы то ни стало увидеть Клода Моро, и чем скорее, тем лучше. Творение его рук, Гарри Лэтем, вошел в опасную стадию: ему оставалось жить максимум два дня, сорок восемь часов, но даже за это нельзя было поручиться. Почти невыносимое напряжение доктора Крёгера объяснялось одним обстоятельством, скрытым им от начальства Братства: перед тем как мозг Лэтема отторгнет имплантат и разрушится, область вокруг места операции обесцветится, на ней появится участок ярко-красной сыпи величиной с блюдце. Поэтому тот, кто будет производить вскрытие, постарается выяснить, в чем дело. То, что заложено в ПТЧ для строго определенной цели, можно извлечь не только дистанционным управлением, но и другими способами.
Враги могут уничтожить Братство дозорных, раскрыть его тайны, выявить его глобальные цели. «Mein Gott![83] – думал Крёгер. – Мы становимся жертвами собственного прогресса!» Вспомнив, что то же произошло и с атомным оружием, он понял, что его рассуждение банально.
А вот и Моро! Коренастый широкоплечий шеф Второго бюро вышел из здания и повернул направо. Он так спешил, что Крёгер почти бегом устремился за ним. Почти нагнав его, Крёгер воскликнул:
– Мсье, мсье! Вы что-то уронили!
– Pardon![84] – Шеф Второго бюро обернулся. – Вы, очевидно, ошиблись. Я ничего не ронял.
– Я уверен, что уронили именно вы, – продолжал по-французски хирург. – То ли пачку денег, то ли записную книжку. Какой-то человек поднял и убежал!
Моро быстро обшарил карманы, и его озабоченность сменилась явным облегчением.
– Вы все-таки
– Как и в Мюнхене, мсье. Прошу меня простить, но Братство, к которому я принадлежу, настаивает на том, чтобы мы следовали христианским принципам взаимопомощи.
– А, христианское братство, это прекрасно. – Моро уставился на незнакомца. – Новый мост, сегодня в девять вечера, – добавил он, понизив голос. – На северной стороне.
Отражение луны было еле различимо в водах Сены; над рекой повис туман. Это означало, что вот-вот пойдет дождь. В отличие от большинства прохожих, которые спешили через мост, спасаясь от непогоды, двое мужчин неторопливо шли навстречу друг другу по северной пешеходной дорожке. Они встретились на середине моста; Моро заговорил первым:
– Вы упомянули о чем-то знакомом мне. Может, скажете яснее?
– Сейчас не время для игр, мсье. Мы с вами в курсе дела. Случилось страшное.
– Это я понял, хотя узнал об этом только сегодня утром. Самое тревожное то, что моему Бюро этого не сообщили, и я не знаю почему. Не сболтнул ли лишнее кто-то из ваших курьеров?
– Это исключено! Сейчас наша задача, наша
– Вы сейчас намекнули на то, о чем я не знаю, мсье… простите, как ваше имя? Я не разговариваю с незнакомыми людьми.
–
– Очень впечатляет! И что же это за «высокий статус», доктор?
– Я – хирург, который… который спас жизнь Гарри Лэтему. И теперь мне необходимо его найти.
– Это вы уже сказали. Вам, конечно, сообщили, что его брата Дру убили ваши идиоты из группы ликвидаторов?
– Убили не того брата.
– Понятно. Значит, это
– Я не желаю слушать ваши оскорбления! – раздраженно воскликнул Крёгер. – Вообще-то вас не считают вполне надежным, так что советую не хитрить со мной. Вы знаете, что это чревато для вас дурными последствиями.
– Обойдусь и без вас: я человек богатый.
– Найдите нам Гарри Лэтема!
– Конечно, я постараюсь…
– Пожертвуйте этой ночью, проверьте все источники, какие только у вас есть: французов, американцев, англичан –
– Верхний этаж. Значит, вы важная птица.
– Я не засну, пока вы не позвоните.
– Это глупо, доктор. Вы, как врач, должны знать, что недосыпание нарушает ясность мысли. Но слова
