– Привет, Стэнли, – сказал Дру. – Опекаешь нас? Тебе незачем волноваться. Мы беседуем о ситуации после «холодной войны», и дама не испытывает ко мне никакой любви.

– Я этого не говорила, – тихо рассмеявшись, возразила Карин. – Вы не сделали ничего такого, за что мне вас не любить, напротив, я восхищаюсь вами.

– Перевожу: я был сражен наповал, Стош.

– Будем надеяться – фигурально, – холодно ответил полковник.

Дру насторожился.

– Что-то не так?

– Вы сказали, молодой человек, что за вами не было «хвоста».

– Конечно. Откуда же ему взяться?

– Не знаю, но на улице в машине сидит человек, который заставляет меня в этом усомниться. Он только что говорил по телефону и то и дело посматривал сюда.

Дру быстро поднялся с дивана и направился к двери в спальню Витковски.

– Выключи свет, прежде чем войти туда, дуралей, – рявкнул Витковски. – Нельзя, чтобы в том окне заметили свет. – Карин протянула руку и выключила стоявший возле нее торшер. – Молодец, девочка, – сказал разведчик. – Инфракрасный бинокль лежит на подоконнике, и пригнись так, чтобы быть подальше от стекла. Машина стоит на углу.

– Хорошо.

Лэтем исчез в спальне, оставив Карин и Витковски в темноте, – только свет уличных фонарей проникал в комнату.

– Вы и впрямь встревожены? – спросила Карин.

– Слишком давно я этим занимаюсь, чтобы не встревожиться, – ответил полковник, – как и вы.

– Но это может быть ревнивый любовник или перебравший муж, который боится вернуться в таком виде домой.

– Это может быть и голубой, пытающийся найти подушечку получше.

– Я не острила, и вам тоже едва ли стоит шутить.

– Простите. Я серьезен. Повторю, что сказал однажды в Вашингтоне мой знакомый Соренсон – назвать его «другом» не могу, ибо я не принадлежу к его кругу, – так вот его слова: «Слишком быстро развиваются события и слишком сложно». И он прав. Мы считаем, что подготовились, а на деле совсем не готовы. Новое нацистское движение вылезает из грязи, как осколки металла из помойки, – что-то настоящее, а что-то вовсе и не металл, просто случайно блеснуло. Кто причастен к этому движению, а кто нет? Как это выяснить, не проверив всех и не заставив невиновных доказывать, что они чисты?

– Но они не смогут этого сделать, если обвинение вынесено.

– Очень точно замечено, леди. Я это пережил, мы потеряли десятки глубоко– и среднезасекреченных агентов. Наши люди сами раскрывали себя, подыгрывая политическим деятелям и журналистам- расследователям, ни один из которых не знал правды.

– Вам, наверное, тяжело пришлось…

– В заявлениях об отставке обычно встречались такие фразы: «Я этого не заслужил, капитан» или майор. Или: «Да по какому праву вы калечите мою жизнь?» И самое страшное: «Если ты, сукин сын, не оправдаешь меня, я вытащу на свет всю твою операцию». Я подписал, должно быть, пятьдесят или шестьдесят «конфиденциальных записок», утверждая, что такие-то лица – чрезвычайно ценные оперативные работники разведки, хотя многие из них этого вовсе не заслуживали.

– Конечно, после того, через что они прошли.

– Скажем: возможно, не заслуживали, однако теперь многие из них зарабатывают раз в двадцать больше меня в частном секторе благодаря своему легендарному прошлому. Несколько самых тупых, которые не могли разобрать код на коробке с кукурузными хлопьями, возглавляют службу безопасности крупных корпораций.

– По-моему, это называется «туфта», как говорят американцы.

– Конечно. И все мы этим занимались, во всяком случае на бумаге. Шантаж нынче в моде – он сверху донизу, моя дорогая.

– А почему вы не подали в отставку, полковник?

– Почему? – Витковски опустился на стул, не сводя глаз с двери в спальню. – Скажем так, как бы архаично это ни звучало: то, что я делаю, я делаю хорошо, чего нельзя сказать о моем характере, – коварство и подозрительность не самые лучшие черты, но если над ними поработать и заставить служить моему делу, они могут стать ценным приобретением. Американский предприниматель Уилл Роджерс как-то сказал: «В жизни не встречал человека, который был бы мне неприятен». А я утверждаю, что не встречал человека, который не вызывал бы у меня подозрения. Возможно, это объясняется тем, что я – европеец, моим европейским наследием. Я ведь по происхождению поляк.

– А Польшу, так много давшую искусству и науке, предавали чаще, чем других, – заметила Карин.

– Наверное, моя подозрительность этим отчасти и объясняется. Пожалуй, она врожденная.

– Фредди доверял вам.

– Хотелось бы и мне отвечать ему тем же. Но я никогда не доверял вашему мужу. Он был как запальный шнур, который я не мог контролировать и вовремя потушить. Его смерть от рук Штази была неизбежна.

– Он же оказался прав, – возразила Карин, повышая голос. – Сотрудники Штази и подобные им стали сейчас становым хребтом нацизма.

– Ваш муж действовал неверными методами, его ненависть была направлена не на тех. Его раскрыли, а затем убили. Он не хотел меня слушать.

– Знаю, знаю. Он и меня не слушал… А под конец и вообще перестал считаться с нашим мнением.

– Не понимаю.

– Фредди проявлял нетерпимость не только ко мне, а ко всем, кто ему возражал. Он был очень сильным – его тренировали ваши командос в Бельгии – и считал себя неуязвимым. Под конец он превратился в такого же фанатика, как и его враги.

– Значит, вы понимаете, почему я никогда не доверял вашему мужу.

– Конечно. Последние месяцы нашей жизни в Амстердаме я бы не хотела пережить снова.

Внезапно дверь в спальню Витковски распахнулась, и на пороге появился Лэтем.

– Наша взяла! – воскликнул он. – Ты был прав, Стэнли. Этот мерзавец внизу на улице – это Рейнольдс. Алан Рейнольдс из центра связи.

– Кто?

– Сколько раз ты бывал в центре связи, Стэнли?

– Не знаю. Раза три-четыре за последний год.

– Это «крот». Я видел его лицо.

– Значит, что-то затевается, и надо принять контрмеры.

– Что будем делать и с чего начнем?

– Миссис де Фрис… Карин… пройдите, пожалуйста, в мою спальню, к окну, и говорите нам, что происходит на улице.

– Бегу, – сказала Карин, вставая с дивана и направляясь в спальню полковника.

– А теперь что? – спросил Дру.

– Яснее ясного, – ответил Витковски. – Приготовить оружие.

– У меня есть пистолет-автомат с полной обоймой. – И Лэтем вытащил из-за пояса оружие.

– Я дам тебе еще один с дополнительной обоймой.

– Ты, значит, ожидаешь худшего?

– Я этого ожидаю уже почти пять лет, а твою квартиру потому и разгромили, что ты этого не ожидал.

– Ну, у меня есть такое приспособление, которое не даст открыть дверь.

– Прекрасно. Но если мерзавцы пошлют за тобой двоих-троих, хотелось бы отправить парочку в Вашингтон. В возмещение за того, которого они лишились.

Полковник подошел к большой литографии, висевшей на стене, и сдвинул ее – за ней оказался большой сейф. Открыв его, он вынул два пистолета и «узи», который пристегнул к поясу. Один из автоматов он бросил Дру – тот его поймал, но обойму поймать не сумел, и она грохнулась на пол.