– Я никого не видела. Я пришла одна, меня не посылали.

– А вот теперь ты врешь, по крайней мере в чем-то, но это не важно. Брось пистолет на пол!

Карин бросила, и де Фрис-Ягер включил свет, рефлекторную лампу, освещавшую небольшой алтарь в часовне, на котором возвышалось золотое распятие на пурпурном фоне. Новый фюрер сидел справа на молельном стуле в белой шелковой рубашке с расстегнутым воротником, его белокурые волосы блестели, а лицо с красивыми тонкими чертами он повернул в самом выгодном ракурсе.

– Ну и как я выгляжу спустя пять лет, женушка?

– Как всегда красив, ты же знаешь.

– Да, обаяния у меня не отнять, и это то, чем герр Гитлер не обладал. Он был человеком маленького роста, с вечно недовольным выражением лица и носил ботинки на толстой подошве. Моя внешность большое подспорье, но я демонстрирую потрясающую скромность и делаю вид, что создан изо льда, когда женщины заостряют на ней внимание, физическое тщеславие не идет лидеру нации.

– Другим не все равно. Я полагаю, они благоговеют перед твоей внешностью. Я, например, и тогда… и сейчас.

– Когда вы заподозрили, что Гюнтер Ягер – это новый лидер неонацистов?

– Когда на допросе раскололся один из зонненкиндов. Не без помощи наркотиков, я подозреваю.

– Этого не может быть! Я никогда никому из них не открывался.

– Очевидно, все-таки ты это сделал, вольно или невольно. Ты говорил с людьми, устраивал встречи, выступал с речами…

– Только перед теми, кто в бундестаге! Все остальное записывалось на пленку.

– Значит, кто-то тебя продал… Фредди. Я что-то слышала о католическом священнике, который пошел исповедоваться и оставил все на совести своего духовника.

– Боже мой, этот дряхлый идиот Пальтц. Сколько раз я говорил, его надо исключить, так нет, Траупман утверждал, что того поддерживает рабочий класс. Я прикажу его расстрелять.

Карин задышала спокойнее. Она затронула ту тему, которая была так необходима. Имя Пальтца всплыло у нее из списка опознанных на пленке людей. Монсеньора Пальтца открыто ненавидели католические власти в Германии, это выяснилось в телефонном разговоре с боннским епископом. Тот высказался весьма откровенно: «Это заблудший фанатик, которого надо отправить на пенсию. Так я и Риму сказал». Карин подождала, пока успокоится ненужный ей теперь муж.

– Фредди, – спокойно, сдерживаясь, начала она. – Этот Пальтц или как его там, этот священник проболтался, будто с Лондоном, Парижем и Вашингтоном случится нечто ужасное. Такая крупная катастрофа, которая унесет сотни тысяч жизней… Это правда… Фредди?

Молчание фюрера в контрасте со стуком дождя наэлектризовывало атмосферу. Наконец Гюнтер Ягер заговорил. Его голос звучал напряженно, глухо, как готовые оборваться струны виолончели.

– Так вот зачем ты пришла, шлюха. Они послали тебя разузнать, а вдруг, что совершенно невероятно, я раскрою тебе суть нашей ударной волны.

– Я сама пришла. Они не знают, что я здесь.

– Возможно, врать ты никогда не умела. Однако ирония приятна. Я и раньше говорил, нас ничто не остановит, так оно и есть. Видишь ли, как все великие вожди, я наделяю ответственностью других, и более всего в тех областях, где мне не хватает знаний. Мне обрисовывают план или стратегию, особенно конечные результаты, но не технический аспект, не сообщают даже имен тех, кто их отрабатывает.

– Мы знаем, это касается воды трех городов, резервуаров, водопроводных станций или как они там называются.

– Правда? Уверен, монсеньор Пальтц знает все технические детали. Спросите его.

– Это не сработает, Фредерик! Отмени операцию. Ведь всех поймают. Там сотни солдат, готовых стрелять во всех и во все, что приблизится к воде. Их захватят, и они тебя выдадут.

– Выдадут? – спокойно спросил Ягер. – Кто? Дряхлый старик, который даже не знает, какой сейчас год, не говоря уже о месяце или дне недели? Не смеши меня.

– Фредерик, вчерашнее собрание заснято на пленку. Всех, кто там был, арестовали и держат отдельно. Все кончено, Фредди! Отмени, ради бога, «Водяную молнию»!

– «Водяную молнию»? Боже мой, ты говоришь правду, я чувствую по голосу, по глазам.

Гюнтер Ягер поднялся с молельного стула, тело и лицо его были как у Зигфрида в свете рампы.

– Все равно, шлюшка, это ничего не меняет, ибо ударную волну никому не остановить. Меньше чем через час я буду на пути в страну, которая аплодирует моей работе, нашей работе, и стану наблюдать за тем, как мои ученики по всему Западу занимают влиятельные посты.

– Тебе не выбраться!

– Как ты наивна, женушка, – усмехнулся Ягер, подходя к центру алтаря и нажимая на кнопку под золотым распятием. И тут же, от одного лишь прикосновения в полу открылся квадратный люк, внизу плескалась речная вода.

– Там, внизу, двухместная подводная лодка, предоставленная заводом, директор которого с нами заодно. Она доставит меня в Кенигзвинор, где ждет самолет. Остальное – обновленная история.

– А я?

– Ты хоть представляешь, как давно у меня не было женщины? – тихо сказал Ягер под светом над алтарем. – Сколько лет я носил мантию и следовал строгой монашеской дисциплине, сделав вывод, что те, кто поддается плотским искушениям, легче идут на сделку, их легче подкупить.

– Уволь, Фредерик, мне твои настроения не интересны.

– А ты бы поинтересовалась, жена! Я жил так более пяти лет, доказывая, что я и только я неподкупный верховный лидер. Неодобрительно смотрел на женщин в слишком откровенных нарядах и не позволял в своем присутствии даже непристойных анекдотов или двусмысленных шуток.

– Это, наверно, было для тебя невыносимо, – сказала Карин, ее взор блуждал по затемненной комнате. – Когда бы ты ни возвращался из своих набегов в Восточный блок, ты всегда привозил оставшиеся презервативы и список телефонных номеров с женскими именами напротив.

– Ты шарила по карманам?

– Надо же было отдавать твою одежду в химчистку.

– У тебя, как и прежде, на все готов ответ.

– Я отвечаю честно, первое, что приходит на ум, как подсказывает память… Вернемся ко мне, Фредерик. Что будет со мной? Ты собираешься убить меня?

– Мне бы этого не хотелось, женушка, ибо ею ты и являешься юридически и в глазах господа бога. В конце концов, моя подводная лодка рассчитана на двоих. Ты можешь быть мне супругой, товарищем и, наконец, возможно, императрицей при императоре, как фрейлейн Ева Браун для Адольфа Гитлера.

– Ева Браун покончила жизнь самоубийством со своим «императором» с помощью цианистого калия и выстрела. Это меня не привлекает.

– Так ты мне не окажешь такую услугу, жена моя?

– Не окажу.

– Окажешь, но по-другому, – еле слышно проговорил Гюнтер Ягер, расстегивая белую шелковую рубашку и снимая ее, затем взялся за ремень.

Карин вдруг резко подалась влево, зависнув в воздухе в надежде дотянуться до пистолета Лэтема, валявшегося на полу. Ягер метнулся вперед, выбросив правую ногу, и с такой силой ударил ее мыском ботинка в живот, что она скорчилась и застонала от боли.

– Теперь ты мне окажешь услугу, женушка, – уверенно сказал новый фюрер, по очереди вынимая ноги из штанин, складывая брюки, чтобы не смялись складки, и аккуратно укладывая их на молельный стул.

– Когда она вошла? – спросил Лэтем, повышая голос, чтобы перекричать шум ливня.

– Минут двадцать назад, – ответил германский офицер, когда машина разведслужбы с выключенными фарами выезжала с территории.

– Господи, она там уже так долго? И вы пустили ее туда без радио, без единого средства, чтобы связаться с вами?

– Она поняла, сэр. Я ясно сказал, что радио дать не могу, и она сама сказала: «Я понимаю».

– Вам не кажется, что сначала надо было получить «добро» от нас, а потом пропускать ее? – почти