инстинкты, приобретенные после долгих лет выучки. Он быстро отступил в сторону – так тореадор увертывается от бычьих рогов – и вцепился мертвой хваткой в запястье нападавшего. Потом вытащил из кармана пальто правую руку и обхватил пальцы, сжимавшие рукоятку ножа. Рванул запястье врага вниз, одновременно стиснув рукоятку ножа и ломая пальцы нападавшего, направил лезвие ножа ему в живот. Он воткнул нож в мягкие ткани и потом косо вогнал острый клинок меж ребер, перерезав артерии сердца. Лицо врага исказила гримаса страдания, и из его глотки вырвался страшный вопль, мгновенно прерванный смертью.

Тут началась общая суматоха. Толпа стала неуправляемой. Раздался оглушительный визг, лужи крови и распростертые на асфальте тела убитых усилили панику. Но мужчина с черными бровями точно знал, что ему делать. Он вскинул руки к лицу, изобразил испуг при виде крови на своей одежде и поспешил прочь от места убийства, слившись с обезумевшей толпой, которая теперь походила на стадо коров, вырвавшихся за забор бойни.

Он пробежал мимо американца, чью жизнь он только что спас.

Холкрофт слышал крики. Они проникли сквозь объявшую его пелену, которая затмила ему зрение и слух, затуманила сознание.

Он попытался остановиться и повернуться туда, где началась паника, но толпа едва не сбила его с ног и понеслa вперед к выходу, прижав к бетонной стенке у края пандуса, которая служила перилами. Он вцепился в бетонные перила и стал смотреть назад, но так и не понял, что же там произошло. Правда, он увидел, что на асфальте лежит человек с распоротым горлом, откуда хлещет кровь. Ноэль увидел и второго, распластавшегося на асфальте с широко раскрытым ртом, но потом он уже ничего не видел – людской водоворот захватил его и понес к выходу.

Мимо пробежал мужчина, больно толкнув его в плечо. Холкрофт мельком взглянул на бегущего и заметил перепуганные глаза под двумя полумесяцами густых, черных с проседью бровей.

Итак, произошло ужасное преступление. Попытка ограбления обернулась вооруженным нападением и, возможно, убийством. Мирная Женева перестала быть недоступной насилию, захлестнувшему мрачные улицы ночного Нью-Йорка и трущобы Маракеша.

Но Ноэль не стал забивать себе голову этими мыслями. Его это не касается. Ему сейчас надо думать о другом. Он снова был объят густой пеленой. Сквозь эту пелену, окутавшую его сознание, он с трудом отдавал себе отчет, что отныне его жизнь переменилась безвозвратно.

Он сжал в руке конверт и смешался с толпой орущих людей, которые спешили поскорее выбраться на улицу.

Огромный авиалайнер пронесся над островом Кейл-Бретон и мягко заваливался влево, изменив высоту и курс. Теперь он летел на юго-запад, в сторону Галифакса и Бостона, откуда ему предстояло достичь Нью-Йорка.

Почти весь полет Холкрофт провел в салоне первого класса наверху[6] , уединенно сидя в кресле в правом углу, положив черный атташе-кейс на откидной столик. Здесь легче сосредоточиться: любопытные пассажиры-соседи не будут заглядывать через плечо на бумаги, которые он читал и перечитывал снова и снова.

Он начал с письма Генриха Клаузена – этого незнакомца, чье незримое присутствие сопровождало его всю жизнь. Это был фантастический документ. В нем содержалась столь опасная информация, что Манфреди от имени совета директоров банка попросил немедленно уничтожить его. Ибо в письме подробно рассказывалось о происхождении многих миллионов, положенных на счета женевского банка три десятилетия назад. Хотя большинство их источников были неприкосновенны с точки зрения закона – это были деньги, украденные ворами и убийцами из казны государства воров и убийц, – иные источники не были столь неуязвимы для правосудия. На протяжении всей войны Германия занималась грабежом. Она насиловала свой собственный народ и народы Европы. Несогласные внутри страны были обчищены до нитки, побежденные соседи безжалостно обворованы. Если бы воспоминания об этих государственных кражах всплыли на поверхность, международный суд в Гааге мог бы наложить многолетний арест на вклады сомнительного происхождения.

– Уничтожьте это письмо, – сказал ему Манфреди. – Важно лишь, чтобы вы поняли, почему он сделал то, что сделал. Методы, которыми пользовались эти люди, неважны – они лишь осложняют это и без того запутанное дело. Но существуют еще люди, которые захотят убрать вас с дороги. В дело могут вмешаться другие воры – ведь речь идет о сотнях миллионов долларов…

Ноэль перечитал письмо, наверное, в двадцатый раз. И всякий раз, вчитываясь в текст, он пытался восстановить в своем воображении облик человека, написавшего это письмо. Своего настоящего отца. Он не знал, как выглядел Генрих Клаузен: мать уничтожила все фотографии, все письма, все документы, имевшие какое-либо касательство к человеку, которого она ненавидела всеми фибрами своей души.