– Не только.

– У меня есть еще одно соображение. Сказать?

Ноэль напрягся. Не то чтобы он недооценивал проницательность матери – раньше такого почти не случалось, – но, как обычно, его раздражало, когда она умудрялась формулировать свои догадки прежде, чем он – свои.

– По-моему, это очевидно, – сказал он.

– Ты так считаешь? – Альтина отвернулась от окна и взглянула на него.

– Это же сказано в письме. Если источники этих вкладов станут известны, возникнут проблемы с законом. Кто-то может потребовать вернуть эти вклады, начнутся тяжбы в международном суде.

– Верно. – Мать отвела от него взгляд. – Это, конечно, очевидно. Я поражаюсь, что тебе позволили вообще что-то мне рассказать.

Ноэль выпрямился, подозрительно глядя на мать: ее слова встревожили его.

– Почему? Разве ты что-то можешь сделать?

– Это большое искушение, – сказала она, все еще глядя в сторону. – Знаешь, редко кому удается подавить желание нанести ответный удар, отомстить тому, кто принес тебе много горя, страданий. Даже если эти страдания изменили твою жизнь к лучшему. Бог свидетель, моя… наша жизнь изменилась. Мы выбрались из ада и обрели счастье, о котором я тогда не смела и мечтать.

– Благодаря Холкрофту.

Альтина снова посмотрела на него:

– Да. Ты даже представить себе не можешь, чем он рисковал, чтобы уберечь нас, защитить. Я ведь была баловнем судьбы, и он принял меня такой, какая я есть, – меня и мое дитя. Он дал нам больше, чем любовь. Он вернул нам жизнь. И он не требовал взамен ничего, кроме любви.

– Ты дала ему любовь.

– Я буду любить его до последней минуты. Ричард Холкрофт – человек, каким, как мне казалось, был Клаузен. Но я ошиблась, страшно ошиблась… И то, что Генрих давным-давно умер, ничего не меняет. Ненависть нельзя искоренить. Я отомщу ему.

Ноэль постарался говорить спокойно. Ему было необходимо разубедить мать: люди «Вольфшанце» убьют ее.

– Ты будешь мстить человеку, которого не можешь забыть, а не тому, кто писал это письмо. Возможно, то, что тебя в нем привлекло сначала, действительно было в нем, потом куда-то исчезло, а к концу жизни проявилось вновь.

– Эта мысль утешает, не правда ли?

– Мне кажется, это истинная правда. Человек, написавший это письмо, не лгал. Он страдал.

– Он заслужил страдание, ибо сам причинил много страданий другим. Это был очень безжалостный человек. А на первый взгляд совсем другой: такой целеустремленный… И, о боже, вот какая у него, оказывается, была цель!

– Он изменился, мама! – прервал ее Холкрофт. – И причиной этой перемены была ты. На исходе жизни он только и мечтал перечеркнуть все то, что совершил. Он же говорит: «Следует искупить вину». Подумай только, что сделал он… что сделали они втроем, чтобы искупить свою вину!

– Я не могу отрицать истинность его слов. Я почти слышу, как он говорит их, но это речь очень молодого человека. Молодого человека, одержимого своей целью. Рядом с которым стоит очень молодая и обладающая поистине неукротимым воображением девушка. – Альтина помолчала. – Зачем ты показал мне это письмо? Зачем ты разбередил мне душу?

– Потому что я решил действовать. Я закрываю офис, мне придется много времени проводить в разъездах и в течение нескольких месяцев трудиться не покладая рук в Швейцарии и за ее пределами. Как сказал мне тот человек в Женеве, ты не согласишься до тех пор, пока не получишь ответы на все свои вопросы. Он боялся, что тебе станет известно нечто, представляющее опасность, и ты совершишь какой- нибудь необдуманный поступок.

– В ущерб тебе? – спросила Альтина.

– Пожалуй. Он считал это возможным. Он сказал, что в твоей душе еще сильны воспоминания, которые «отпечатались в памяти». Так он сказал.

– Отпечатались – верно, – согласилась Альтина.

– Он доказывал мне, что законным путем тут ничего нельзя сделать и что лучше использовать деньги так, как и предполагалось. Чтобы искупить вину.

– Что ж, вероятно, он и прав. Если это возможно. Но бог свидетель, слишком поздно. Что бы ни делал Генрих, это всегда обладало незначительной ценностью. И было ложью. – Альтина сделала паузу. – Ты – единственное исключение. А это дело – может быть, второе исключение.

Ноэль встал и подошел к матери. Он обнял ее за плечи и привлек к себе.

– Тот человек в Женеве сказал, что ты – потрясающая женщина. Ты и в самом деле потрясающая женщина.

Альтина отшатнулась:

– Он так сказал? Потрясающая?

– Да.

– Это Эрнест Манфреди, – прошептала она.

– Ты знаешь его? – изумился Ноэль.

– С очень давнего времени. Так, значит, он жив.

Ноэль промолчал.

– Как ты догадалась, что это он?

– Я познакомилась с ним однажды в Берлине. Он помог нам бежать из страны. Тебе и мне. Он посадил нас в самолет, дал денег. Боже! Боже! – Альтина высвободилась из объятий сына и подошла к письменному столу. – Тогда, в тот день, он назвал меня «потрясающей женщиной». Он предупредил, что за мной начнут охотиться, что меня все равно найдут. Нас найдут. Он пообещал сделать все, что в его силах. Он научил меня, как отвечать на вопросы, как вести себя. В тот день этот маленький швейцарский банкир казался титаном. Боже, и после стольких лет…

Ноэль смотрел на мать в полном недоумении:

– Но почему же он ничего мне не сказал?

Альтина повернулась лицом к сыну, но смотрела мимо него. Она смотрела в пустоту, вглядываясь в то, чего он не мог увидеть.

– Наверное, он хотел, чтобы я сама догадалась. Как сейчас. Он не тот человек, который будет требовать возмещения долгов. – Она вздохнула. – Но я не стану тебе говорить, будто что-то теперь разрешилось. Я ничего тебе не обещаю. Если я решу, я предприму кое-какие шаги. Но предупрежу тебя заранее. Однако в ближайшее время я не стану вмешиваться в твои дела.

– То есть вопрос остается открытым, так?

– Это все, на что ты можешь рассчитывать. Эти воспоминания и впрямь крепко отпечатались у меня в душе.

– Но пока ты ничего не будешь предпринимать?

– Я же дала тебе слово. Я никогда зря не даю обещаний. Но если даю, то не нарушаю их.

– Но что может изменить твое решение?

– Ну, скажем, если ты вдруг исчезнешь.

– Я буду держать тебя в курсе.

Альтина Холкрофт проводила сына взглядом. Ее лицо, столь напряженное и суровое лишь несколько мгновений назад, теперь разгладилось. Ее тонкие губы тронула легкая улыбка, в задумчивом взгляде появилось выражение уверенности и силы.

Она потянулась к телефону, стоящему на столе, нажала кнопку «О» и сказала:

– Пожалуйста, международную. Я хочу заказать разговор с Женевой, в Швейцарии.

Ему надо было придумать какое-нибудь веское с профессиональной точки зрения обоснование своему решению закрыть компанию «Холкрофт инкорпорейтед». Ни у кого при этом не должно возникнуть никаких вопросов. Люди «Вольфшанце» были хладнокровными убийцами, и любое возникшее у них недоумение они могли бы счесть за знак того, что кто-то раскрыл их тайну. Его внезапное