ловушки! Вам докладывали о каждом шаге Фонтина!
– Я не стану извиняться, – говорил Энтони Бревурт на другом конце провода. – По причинам, вам хорошо известным. Операция «Салоники» была и остается приоритетным интересом Форин Офис.
– Я требую объяснений по поводу этого приказа на ликвидацию! На это не было получено санкции обычным порядком, не сообщалось в рапортах…
– И не должно было! – прервал его Бревурт. – Этот приказ был нашим прикрытием. Вы можете полагаться на собственное бессмертие, генерал, а мы не можем. Даже если оставить в стороне бомбежки, вы же основной разработчик всех секретных операций, а посему – постоянная мишень для наших врагов. В случае вашей гибели этот приказ позволял Стоуну немедленно выяснить местонахождение Фонтини- Кристи.
– Это Стоун вас в этом убедил?
Посол долго молчал, прежде чем ответить:
– Да. Несколько лет назад.
– Не говорил ли вам Стоун также, что он ненавидит Фонтина?
– Ему не нравилось, как он работает. И не ему одному.
– Я сказал: ненавидит! Ненависть на грани патологии.
– Если вам это было известно, что же вы его не перевели в другое место?
– Потому что, черт побери, он держал эту ненависть при себе. Пока у него были на то причины. Но теперь их нет.
– Не понимаю…
– Какой же вы глупец, Бревурт! Стоун оставил нам фотокопию – оригинал у него. Вы теперь ничего не сможете сделать – и он хотел, чтобы вы это знали.
– О чем вы?
– У него в кармане лежит официальное разрешение на убийство Фонтина. Теперь бессмысленно пытаться отозвать документ. И два года назад было бы бессмысленно! У него ордер на убийство. Он профессионал. И он собирается выполнить задание и спрятать документ так, что вы его не найдете. Чем может английское правительство… чем сможете вы, или министр иностранных дел, или сам Черчилль оправдать теперь это убийство? Хоть кто-нибудь из вас сможет хотя бы прокомментировать его, когда оно состоится?
Бревурт ответил поспешно:
– Это был просто запасной вариант. И ничего больше.
– О да, замечательный вариант, – согласился Тиг. – Достаточно необычный, чтобы быстренько протащить его по всем инстанциям. Настолько необычный, что с легкостью преодолел все бюрократические препоны. Я прямо-таки слышу, как Стоун красноречиво излагает вам свои доводы!
– Стоуна нужно найти. Его нужно остановить. – Было слышно, как тяжело дышит Бревурт.
– По крайней мере, мы достигли согласия хотя бы в одном пункте, – устало сказал бригадный генерал.
– Что вы собираетесь теперь делать?
– Прежде всего рассказать Фонтину.
– Это разумно?
– Это честно.
– Вы должны постоянно держать нас в курсе. Если понадобится, ежечасно.
Тиг рассеянно взглянул на настенные часы. Девять сорок пять. В окно уже заглядывала луна, теперь ее не заслоняли шторы.
– Я не уверен, что это возможно.
– Что-о?
– Вас беспокоит ларец, вывезенный из Греции пять лет назад. Меня же беспокоит судьба Виктора Фонтина и его семьи.
– А вам никогда не приходило в голову, – медленно выговорил Бревурт, – что то и другое взаимосвязано?
– Ваше замечание принято к сведению. – Тиг положил трубку и откинулся на спинку стула. Теперь надо дозвониться до Фонтина. Предупредить его.
В дверь постучали.
– Войдите!
Сначала вошел Херольд Летэм, за ним один из лучших следователей МИ-6, бывший судебный эксперт Скотленд-Ярда. Он держал в руке коричневую папку-скоросшиватель.
Еще несколько недель назад Пеар никогда бы не вошел в кабинет бригадного генерала Тига, не затушив сигареты. Теперь он держал сигарету в зубах, это было для него важно. «И все же, – подумал Тиг, – враждебности в нем несколько поубавилось. Прежде всего Пеар был профессионалом. Штатская жизнь этого не изменит».
– Вы что-нибудь нашли? – спросил Тиг.
– Крохи! – сказал Летэм. – Может быть, они помогут расследованию, а может, и нет. Ваш человек отлично работает. Он сумеет найти иголку в стоге сена.
– Летэм прекрасно меня направлял, – ответил следователь. – Он хорошо знаком с характером объекта.
– Что у нас есть?
– В кабинете у него все чисто. Ничего, кроме рабочих досье, предназначенных на уничтожение, ничего подозрительного… Но в квартире кое-что нашлось. Он аккуратист. Расположение вешалок в платяном шкафу, одежда в комоде, туалетные принадлежности… все указывает на то, что Стоун давно готовился к исчезновению.
– Понятно. А что за крохи?
Ответил Пеар. Профессионал в его душе нетерпеливо требовал признания своих заслуг.
– У Стоуна была мерзкая привычка. Он любил, лежа в постели, делать пометки. Записывал какие-то слова, цифры, имена. В общем, рисовал всякие каракули. Но перед сном все рвал и сжигал. Мы нашли стопку писчей бумаги на тумбочке. Листки, конечно, чистые, но этот парень знал, что надо делать.
– На бумаге отпечатались линии, проведенные на листке, который лежал сверху. Так что прочитать было несложно. Мы поместили лист под спектрограф. – Следователь протянул Тигу папку. – И вот что мы получили.
Тиг раскрыл папку и уставился на спектрограмму. Как и говорил Пеар, тут были цифры, крючочки, стрелочки, слова. Это была какая-то шарада, бессмысленный узор случайных взмахов пера.
Но вдруг из сплетения случайных линий выплыло имя: «Донатти».
Человек с проседью! Палач Кампо-ди-Фьори. Один из влиятельнейших кардиналов папской курии.
Операция «Салоники» началась.
– Гульямо Донатти.
Фонтин услышал имя, и оно выпустило воспоминание, запертое в глубинах мозга. Имя было ключом. Замок открылся, появилось воспоминание.
…Ему лет девять или десять. Вечер, и братьев уже укладывали спать наверху. А он в пижаме спустился из своей спальни за книжкой и вдруг услышал громкие голоса из отцовского кабинета.
Дверь была приоткрыта – всего на несколько сантиметров, и любопытный ребенок подошел поближе. То, что он увидел, заглянув внутрь, настолько потрясло его, что он замер как загипнотизированный. Перед столом отца стоял священник и орал на него, стуча кулаком по столу; его лицо было искажено от гнева, глаза сверкали яростью.
То, что кто-то, в особенности священник, может так вести себя в присутствии отца, настолько поразило мальчика, что он судорожно вздохнул.
Священник тотчас обернулся и устремил горящие глаза на ребенка – вот тогда-то Витторио и заметил в его черноволосой голове седую прядь. Он бросился из гостиной вверх по лестнице к себе в спальню.
Наутро Савароне отвел сына в сторону и стал ему объяснять случившееся вчера вечером – отец никогда ничего не оставлял без объяснений. То, о чем они так яростно спорили, уже было затуманено временем, но Фонтин точно вспомнил, что отец назвал священника по имени – Гульямо Донатти – и сказал, что этот