день. Я не могу об этом не думать. Мне казалось, ты меня понимаешь и поддерживаешь, а ты…
— А я соскучился. Элементарно соскучился. Издергался, испереживался. И вот ты дома, но тебя нет. Ты уже в прокуратуре, в своей юридической консультации, где там еще…
— Ну хорошо, пусть так. И что? Я веду первое дело в роли адвоката. Для меня это так важно, неужели непонятно? И что тебя не устраивает, в конце-то концов? Я тебя отвергаю? Нет. Я должна изображать бешеную страсть? Ну не сжигает меня нынче бешеная страсть. Ну что делать? Ну зарежь меня, что ли.
Пристрели, как загнанную лошадь…
— Это ты-то загнанная? Ты сама кого хочешь загонишь. Как ты давить умеешь, Алена! Прямо какой-то танк малокалиберный.
— О господи!
Лена встала, хлопнула дверью. Вышла на кухню, порылась в аптечке, нашла корвалол. Весь вечер она думала, рассказывать ли Виктору о том, что автомобильная авария была подстроена. И о том, что она получила новое, вполне отчетливое предупреждение.
Витюша привез ее домой на редакторском джипе.
— Ничего не делай, еды полный холодильник, лежи и отдыхай. Постельный режим тебе еще не отменили. Дверь никому не открывай, — добавил он уже с лестничной площадки и умчался по своим журналистским делам.
Елена так и поступила. Осторожно приняв ванну — голова еще кружилась, — она легла на диван и задремала. Но заснуть как следует не дал телефонный звонок.
— Калинина? — спросил в трубке низкий мужской голос.
— Да. Кто это?
— Конь в пальто. Ну что, Калинина, получила по мозгам?
Елена напряглась, привстала:
— Кто говорит?
— Тот, кто тебя не добил. Но если ты снова в мужские дела полезешь — мы тебя достанем, будь спокойна.
— Я и так спокойна, — действительно спокойным голосом ответила она.
— Вот и молодец, — хмыкнул мужчина. — Сиди дома, не волнуй людей. А то сыночек твой Костя к осени вернется, так как бы чего не вышло. Мальчонка-то хороший, жалко будет. Ну бывай, Калинина.
…Она достала пузырек с корвалолом, накапала в рюмочку.
— И мне накапай, — раздался Витюшин олос.
Лена подняла две рюмочки, одну протянула Виктору.
— За мир и дружбу? — примирительно предложил Витя.
— Давай, — улыбнулась Лена.
— Я сигарету выкурю, а ты посиди со мной, а?
— Посижу.
Витя посадил Лену на колени, закурил.
— Дым не мешает?
— Нет. Я по твоему дыму соскучилась даже.
— Что ты все злишься на меня?
— Это ты злишься, — отозвалась Лена, гладя густую Витюшину гриву.
— Я понарошку злюсь, а ты по-настоящему.
— Как в детском саду, ей-богу, — рассмеялась Лена.
— Да. Это я как в детском саду. Потому что я люблю тебя, как ребенок.
Беззаветно. А ты только позволяешь себя любить.
— Это не правда, — тихо ответила Лена.
— Это правда. Ты всю себя на Станицкого израсходовала. Мне ничего не осталось.
— Совсем ничего? — Лена потерлась щекой о Витюшину бороду.
— Почти ничего. Твоих волос стеклянный дым. И губ осенняя усталость.
Как сказал бы поэт.
— Не губ, а глаз, балда.
— Сама балда. Давай-ка я тебе ноги погрею. Пальцы совсем холодные.
Он погладил ее тонкие лодыжки, охватил горячими пальцами маленькие ступни.
— Я тебе сказку расскажу. Жила-была в одном городе маленькая девочка.
Очень хорошенькая и умненькая. И вот пришла однажды колдунья и поразила девочку страшной болезнью под названием тщеславие.
— Не правда, Витька, это не тщеславие, — серьезно ответила «девочка», прислонившись к плечу сказочника.
— Ну, не тщеславие, согласен. Честолюбие.
— Да. Честолюбие. Этот микроб живет в ее организме. Но разве это такой уж большой порок? Разве не честолюбие лежит в основе многих достойных людских поступков? Любящий честь, вот что это значит. То есть человек, старающийся не уронить ее ни в делах…
— И вот рос этот микроб и рос, — перебил Витюша пафосную речь, — размножался, размножался и…
— слопал девочку к чертям собачьим, — басом откликнулась Елена. — И остались от девочки рожки да ножки. — Которые гладит теперь преданный пес Галкин. Фамилие такое, — закончил Виктор.
— Витюша, ты хороший, — прошептала в мужнино плечо Елена.
— Я знаю.
— Ты умный.
— Умнее не бывает.
— Ты — стройный блондин, мечта гимназистки.
— Дык, — отозвался Галкин, огладив черную бороду и усиленно втягивая живот.
— Пойдем в постель, а то убью сейчас же, — прошелестела Елена.
— Пойдемте, графиня. Нас ждут великие дела, — согласился «граф».
Не буду ничего ему рассказывать, решила Лена. Находиться при мне неотлучно он все равно не сможет, чего же его зря волновать?
Лена вышла из здания прокуратуры — приходила сюда, чтобы запросить материалы по делу сержанта Кириллова.
Следователь прокуратуры любезно пояснил, что следствие еще не закончено, но подходит к завершению и через несколько дней представитель потерпевшей стороны, то есть адвокат Калинина, получит возможность ознакомиться с материалами дела.
Настаивать, скандалить было бесполезно. Оставалось только несолоно хлебавши покинуть кабинет. И тут дверь его отворилась, и на пороге возник высокий осанистый мужчина в форме полковника МВД.
— Валейко, ты здесь? — по-хозяйски промолвил полковник и осекся, увидев Калинину. — Кто это у тебя? Что ты делаешь наедине с красивой женщиной? — улыбаясь одними губами, спросил полковник.
— Это адвокат Калинина, — словно извиняясь проблеял следователь. — Елена Андреевна. Представляет интересы Черновой.
— Вот оно что… Что ж, очень приятно. Вы, Валейко, зайдите к Свиридову, когда освободитесь. — И, сфотографировав Елену цепким взглядом светло-серых глаз, полковник исчез.
— Кто это? — поинтересовалась Лена.
— Начальник РУВД Прибрежного района Зверев, — нехотя ответил следователь и поспешил закончить разговор.
Итак, Елена вышла на улицу и зажмурилась в лучах жаркого июльского солнца. Подумать только, лето уже прикатилось к середине, а она его и не заметила…
Как нельзя более кстати напротив здания прокуратуры оказалось открытое летнее кафе — круглые столики под зонтиками тентов. Елена заказала стакан кока-колы и села за столик. Марш-броски по присутственным местам, по раскаленным от солнца улицам давались ей пока с трудом. Лена, чувствуя, как все сильнее наливается болью голова, кинула в рот таблетку, запила глотком коричневой шипучки. Напиток был таким холодным, что заломило зубы. Лена медленно потягивала его через соломинку, думая свою
