выезжаешь в поле… ”. Верочка дала свое согласие, а я порядком трусила. Конец ужина я мучительно молчала, так как не могла припомнить имя и отчество нашего милого собеседника. Во время сладкого блюда объявили, что после ужина будут танцы и что за лучшую мазурку будет выдан приз… Мне хотелось танцевать, но не хотелось уходить от Верочки и нашего милого собеседника. Мы уже разговаривали так изумительно легко и свободно, точно знали друг друга давно, и я даже решилась спросить о его имени и отчестве. “Его не скоро запомнишь”,– сказал он, улыбаясь, и столько было тепла в этой улыбке, что я в первый раз за долгие годы вспомнила папочку нашего… “Хотите, пойдем строить китайскую стену? Играть в маджонг умеете? ” Мне было очень хорошо в этом уютном уголке гостиной нашего “Узкого”. Я уселась глубже в кресло и хотела себе представить, как здесь жила мамочка, давно… как это было… Верочка меня вывела из задумчивости: “Наташа, идите танцевать! ”… Я обернулась к Верочке и Вениамину Аркадьевичу, который в это время как раз на меня смотрел, и сказала ему: “Я пойду, только вы не уйдете?”… Мне было изумительно хорошо. Я танцевала с таким наслаждением, как бывало в 15, 16 лет, мне было легко, радостно и как-то особенно хорошо тепло… Видимо, у меня было очень счастливое лицо, Вениамин Аркадьевич подошел ко мне, я его поблагодарила, что он не ушел. “За что же меня благодарить?! Это я Вас должен благодарить, и знаете больше за что? За то, что я увидел, какую искреннюю радость Вам доставили эти танцы, такую непосредственную радость не скоро еще увидишь, спасибо Вам!” Как это было тепло и грустно сказано. Мне хотелось многое, многое сказать этому милому, еще недавно незнакомому человеку, но я не сказала ничего… Через пять минут раздались первые такты мазурки, глинковской мазурки из “Жизни за царя”, ко мне подошел Василий Александрович, директор санатория, во всей его фигуре, походке было столько еще бодрости, что позавидовать могли все молодые люди. По-старинному расшаркавшись, он быстро взял мою руку, вытянул ее, выжидая такта, и быстро, легко мы понеслись по залу. Ему аплодировали после первого круга, а когда под конец он опустился на одно колено, поцеловал мою руку и, взяв меня под руку, повел к Верочке, в зале ему устроили овации, а мне несли приз! Это было огромное блюдо бутербродов, а сверху лежала большая плитка шоколада. Бутербродами я должна была угощать всех. Я увидела пробиравшегося ко мне Зайцева: “Пойдемте пройдемся – ночь сказочно хороша!!! Вениамин Аркадьевич ждет с лыжами”.

…После душного зала на воздухе было так хорошо! Была яркая лунная ночь. Деревья были все в белом уборе в инее, который весь искрился, как мириады бриллиантов от яркого блеска луны, огромные пушистые ели были усыпаны снегом, от луны было светло, как днем!.. Я чувствовала себя такой счастливой, мне хотелось от счастья обнять весь мир! Я приехала в этот замечательный дом, такой красивый, уютный, фотографию которого я с детства привыкла видеть у мамы в спальне, дом, где она провела столько хороших дней! Мы шли и говорили обо всем, об искусстве, науке, природе, путешествиях, и опять

об искусстве и литературе. Как сейчас слышу голос Вениамина Аркадьевича, с воодушевлением говорящего о “Кольце нибелунга” Вагнера… “Как хорошо, что мы сюда приехали!” – 'Дм, очень хорошо”,– подтвердил Вениамин Аркадьевич, и как-то вдруг мы замолчали, пора было идти домой. Наши спутники проводили нас с Верочкой до нашей комнаты, и, пожелав друг другу спокойной ночи, мы расстались до утра.

У меня закрывались от усталости глаза. Помню, Верочка, наклонившись ко мне, тихо и ласково говорит: “А профессора-то Вы, кажется, сильно пленили!” Я вдруг встала, почувствовала, что весь сон мой пропал, и, обняв Верочку, просила не говорить так, он слишком хороший человек, и тут этого не может быть! Я долго потом не могла уснуть…..Пролетели три дня, и нам пришло время уезжать. Прощаясь, я взяла с Вениамина Аркадьевича слово, что по приезде он сейчас же посетит нас на Донской, а в театре – в первую очередь спектакль “1825 год”. Верочка шутя сказала: “Ну, как всегда, надо записать адреса, а потом, конечно, не встретиться”. Это было сказано уже тогда, когда мы усаживались в сани. И только, когда лошади тронули, крикнула: “А адреса мы и не записали, звоните в театр!” – “До скорого свидания!” – услышали мы ответ Вениамина Аркадьевича…..День 22 февраля 1929 года был моим обычным трудовым днем. На работу в детский дом я шла пешком. Проходя по Крымскому мосту, я почувствовала с реки, откуда- то издалека, дуновение теплого ветра, захотелось скорей весны, тепла, отдыха. Вспоминаю, что весенняя сессия в этом году будет большая, много будет работы, а в мае съезд по глухонемоте, и я назначена делать доклад. Я пришла в группу и начала как всегда заниматься с детьми, когда из зала донесся голос: “Наташа, к телефону”. Я взяла трубку: “Вам привет из ‘СанУз-ской Республики’! Вы не забыли меня, Наталия Александровна?” “Я… забыть! Что Вы! Да я все время помню! 24-го идемте на 100-е представление спектакля ‘1825 год’ 2-го МХАТа, я Вас познакомлю со своими МХАТовскими друзьями. А вот 26-го приходите на Донскую, будет мое рождение”,– почему-то сразу сказала я, не найдя другого более удобного предлога ему прийти. Так начался наш первый чудный день, день, который стал потом таким большим, чудесным и длился 100 дней. И ежедневно мы обменивались письмами с 26 февраля до памятного дня 27 мая – дня нашей свадьбы…»

После свадьбы, обманув ожидания близких увидеть молодых в Крыму, Наташа едет к Вениамину Аркадьевичу в экспедицию. Четверо суток до Челябинска, где он встретил ее, а дальше уже вместе поездом до Кыштыма, а оттуда по озерам на лодке до озера Сунгуль, на маленький остров, где расположился небольшой старообрядческий скит и где в домике-избушке прожили они около двух месяцев, ставших сказкой их любви.

«Потом снова Узкое, после свадьбы, о, сколько оно мне дарило!.. Здесь впервые села за письменный стол с желанием писать о моей работе с заикающимися детьми, трудно было, ведь не было ничего, откуда я могла заимствовать опыт, и снова в памяти встает голос В. А.: “Как бы я хотел тебе помочь, я постараюсь вникнуть в то, что ты будешь делать, ведь это так интересно…” А потом… Сколько сложностей было в нашей жизни! Ведь нам негде было жить… и виделись по-настоящему только, когда приезжали в Узкое. И вот родилась Аленушка, и все сложности жизни пропадали в счастье, что она есть, и мы опять в Узком, у чудесного знаменитого академика Вернадского. Как он любил В. А., радовался, когда мы приезжали сюда, в родное Узкое, когда играли для него с В. А. в четыре руки Бетховена, а он сажал на большой письменный стол Аленушку и угощал конфетами».

Оба очень много работают. Уходя на работу, оставляют друг другу записки. «Моему Вениаминушке. Дорогой мой дружочек! Сегодня весь день как-то думаю о тебе, и, правда, родной мой, очень тоскливо, что мало я с тобой, ты ведь мне очень нужен! Так захотелось хоть дня два побыть друг с другом! Крепко, крепко тебя обнимаю и целую, твоя Наталушка». И еще: «Любимый мой друг! Я все время с тобой. Люблю тебя и хочу, чтобы мы вместе отдохнули. Крепко обнимаю. Твоя Наталушка». «Дорогой мой! Хотела тебе оставить записочку, чтобы не скучно было вечером одному, но совершенно не соберу мыслей. Крепко целую. Все равно твоя Наташа».