Блик. А что, в твоем гороскопе записано, что ты умрешь?
Олим. Нет.
Блик. Так умрешь ведь.
Эванс. Куда бы мне поставить остролист?… Я смотрю, тебя на божественное потянуло.
Олим. Как же без этого…
Эванс. Ты посмотри, как снег ровно ложится, а? И такой чистый, глубокий. К утру фута три навалит.
Олим. Да, на Рождество будет много снега.
Эванс. Не удивлюсь, если и на Пасху тоже. Такое тут место.
Олим. На прошлую Пасху мы уже были здесь.
Эванс. Да. Кажется, это было так давно – даже вспомнить странно.
Олим. К следующему Рождеству, может, и война кончится.
Эванс. А, сколько лет обещают.
Олим. Да, длиннющая война.
Эванс. Мне ефрейтор рассказывал, что в этой их истории одна война больше ста лет продолжалась.
Олим. Этак нашего часового совсем занесет.
Эванс. Придется тебе разгребать снег, чтобы его сменить.
Олим. А потом тебе.
Эванс. Завтра мы все в карауле. Хорошо еще, в это время года работы не так много.
Олим. Ого! Что-то Бетси рано их кормит. Слышишь?
Эванс. Хотела, наверно, разделаться с кормежкой, пока еще больше не навалило. Не так-то легко таскаться по снегу с ведрами.
Олим. Слушай, а как же наше начальство? Он же поехал выбивать жалованье и провиант. Как он теперь вернется?
Эванс. Никак, по-моему. На своем джипе уж точно никак. Плакали наши рождественские гостинцы.
Олим. Хорошо хоть есть жареная свинина.
Эванс. Еще есть утки и цыплята, но я бы не прочь их чем-нибудь сдобрить.
Олим. Что это?
Эванс. Зверь какой-нибудь.
Олим. А что бы ты хотел завтра на завтрак? Что-нибудь горячее?
Эванс. Да уж, наверное… иначе меня из-под одеяла не вытащить…
Слушай ты, это не зверь, это человек. Олим. Блик? Эванс. Давай выйдем.
Закрывай скорей дверь, тепло уйдет.
Олим. Кричат внизу, под горой.
Эванс. Значит, не Блик.
Олим. Он не просто кричит, он что-то хочет сказать.
Гэнн
Стены, стены, стены… чистые стены, чистые темные стены и выметенные камни.
Блик
Рита. Все так же. Бредит.