разума куда интереснее и влечет его гораздо сильнее, чем все то, что может предложить внешняя реальность.

Комната, в которой он сидит, просторна и без единого окна. Освещение мягкое. Стены – голый бетон. Пол под стать стенам.

Произведения искусства ему ни к чему, ибо его воображение заполнено прекрасными образами, создать которые не под силу ни мужчинам, ни женщинам.

Почти в центре комнаты стоит кресло, пустующее. Перед креслом – диван-кровать. Другой мебели в комнате нет.

Он сидит на диване, скрестив ноги, руки, ладонями вверх, лежат на коленях. Хотя веки опущены, его внутренние глаза широко раскрыты.

Он – Виктор Франкенштейн и не Виктор Франкенштейн. Он – не просто клон великого человека, а скорее улучшенный клон.

В течение восьми лет, которые этот Виктор провел с приостановленными жизненными функциями, почти в анабиозе, дожидаясь полного оживления, исходный Виктор ежедневно загружал в него свои воспоминания, чтобы клон мог заменить его. Этот Виктор знает все, что знал другой Виктор… и больше.

В том квазикоматозном состоянии мозг его функционировал на полную мощь. Восемь лет практически без информации, поступающей от пяти органов чувств, восемь лет исключительно внутреннего существования предоставили ему уникальную возможность сосредоточиться исключительно на проблемах создания новых живых существ.

Этот длительный период изоляции гарантировал, что он не станет просто Виктором в новом теле. Он – квинтэссенция Виктора, очищенная от посторонних примесей. В нем целенаправленность Виктора трансформировалась в абсолютную решимость.

В этих стенах не играет музыка. Никогда не играла. Для него музыка – неэффективный вид математики. Он слышит удивительные математические симфонии у себя в голове.

Насколько это возможно, он живет в тишине, сравнимой с тишиной безвоздушного пространства между двумя галактиками. Он не любит отвлекаться от чудес своего внутреннего мира.

Он знает, почему Виктор, при всем его блестящем интеллекте, потерпел неудачу. И он знает, почему он потерпеть неудачу не может.

Прежде всего Виктор был слишком человечным. Человеком во плоти. И при всем его презрении к человечеству он хотел того же самого, чего хотели обычные люди. И хотел в избытке.

Этот Виктор, который думает о себе, как о Викторе Безупречном, не жаждет всего того, к чему стремятся ординарные людишки.

Первый Виктор полагал себя гурманом и знатоком вин. Он так гордился собственным вкусом.

Новый Виктор не терпит обеденных ритуалов. Ест самую простую пищу, быстро и без лишней суеты, только из необходимости поддерживать работоспособность машины из мяса, каковой является его тело. У него нет времени для вина или других алкогольных напитков.

Первый Виктор обожал статусные символы: огромные особняки, автомобили лучших марок, наручные часы по сто тысяч долларов, костюмы, сшитые на заказ лучшими английскими портными…

Клону Виктора статус и роскошь без разницы. Его гардероб состоит из одежды, купленной секретаршей человека, который финансирует этот проект. Вкус ее оставляет желать лучшего, а иногда просто вызывает отвращение. Но Виктору Безупречному все равно; он носит то, что ему присылают.

Первый Виктор частенько предавался похоти, даже проявлял садистские наклонности. Проводил много времени, выращивая Эрик в резервуарах сотворения, а потом жестоко используя их. Его страсть не только мешала работе, но иной раз не позволяла ясно мыслить.

Покинув Новый Орлеан с целым состоянием в брифкейсе, той ночью, когда умер первый Виктор, этот Виктор очень скоро оказался в медицинской клинике в той стране, где за хорошую цену могли провести любую медицинскую процедуру, включая и пересадку органов от идеально подходящих доноров, даже если доноры эти не имели ни малейшего желания с ними расставаться. Там его и кастрировали за очень приличные деньги.

И после этого похоть и связанные с ней фантазии более не отвлекали от текущей работы.

Власть. Вот что являлось главной целью первого Виктора. Командовать, доминировать, править. Он хотел, чтобы каждое колено сгибалось перед ним, каждое сердце боялось его.

Виктор Безупречный не хочет создавать мир рабов, тут же повинующихся каждому взмаху его руки.

Одно и только одно имеет для него первостепенное значение: выполнение миссии. Абсолютную власть он своей целью не считает. Хочет обрести ее лишь для того, чтобы реализовать одну за другой две главные цели: первую – уничтожить все человечество и его историю; вторую, после достижения первой, – навсегда уничтожить саму власть, тем самым отрицая ценность как власти, так и сотворения мира.

Он исходного Виктора он унаследовал видение мира без человечества. Но Виктор Безупречный понимает, что его видение более полное, чем было у тезки.

Исходный Виктор стремился создать Новую расу, более сильную версию человечества, лишенную суеверий и свободной воли, покорных солдат материализма, которые безжалостно ликвидировали бы всех, рожденных от мужчины и женщины, объединили планету и рванули бы к звездам, чтобы захватить всю вселенную.

Реализации именно этой миссии посвятил себя первый Виктор. Но Виктор Безупречный понимал, что речь шла о замене одного человеческого животного другим. Тем самым предполагалось, что сотворение человечества нельзя считать неудачным экспериментом, что человечество потенциально может рассчитывать на успех. Надо только подправить созданное ранее.

Уничтожение всех людей на Земле – великое достижение только при одном условии: если не заменять прежних людей новыми. После того, как его коммунары выследили бы всех, до последнего, мужчин, женщин и детей, Виктор Безупречный намеревается одномоментно убить всех, кого он создал.

И в одиночестве пожить на Земле несколько дней, возможно, семь, чтобы засвидетельствовать пустоту мира. Потом он покончит с собой, и его смерть уменьшит «Бытие» до одной главы из двадцати пяти абзацев[31]. То есть вся так называемая святая книга сократится до одной страницы.

Он – абсолютный аннигилятор, который не только остановит историю, но и уничтожит ее.

В этот момент откуда-то сверху раздается механический, бесстрастный голос компьютера:

– Сумерки.

Виктор открывает глаза.

Скоро начнется первый вечер первого дня войны.

Он встает.

В вестибюле больницы, около центрального входа, чиф Рафаэль Хармильо давал последние указания четырем своим подчиненным, которым предстояло заняться друзьями и родственниками пациентов, решившими этим вечером прийти в больницу.

Он уже закончил инструктаж, когда к ним подошел Нед Гронски, руководитель малочисленной службы безопасности больницы, клон настоящего Гронски, которого чуть раньше скормили Строителям в подвале.

В руке Гронски держал веревку, сделанную из свернутой простыни.

– Медсестра нашла это привязанным к центральной стойке окна в палате.

– Когда?

– Полчаса тому назад. Мы обыскивали территорию.

Никто не стал бы покидать больницу через окно и по веревке, если б не знал, что через дверь выйти невозможно.

– Кто лежал в той палате? – спросил Хармильо.

– Брюс Уокер, автор вестернов.

– Что он знает? Откуда он знает?

Гронски покачал головой.

– Понятия не имею. Еще пропал и ребенок. Тревис Ахерн. Медсестра говорит, что сегодня Уокер несколько раз заходил к нему в палату.