смотреть на огоньки.

— Вы что, правда интересуетесь фамильной историей?

— А что здесь такого? — спросил он.

— Просто мне показалось тогда, что это не в вашем характере, — ответила она. — А теперь, когда я узнала вас лучше, тем более.

— Может быть, мой характер сложнее, чем вы думаете, — предположил Чейз.

— Не сомневаюсь.

Они еще немного посмотрели на фонарики и помолчали. Вовсе не обязательно разговаривать, если им настолько легко друг с другом, что молчание не казалось неловким. Она налила каждому еще по стакану напитка, и когда села на место, то оказалась ближе к нему, чем раньше.

Гораздо позже, после того, как они еще поговорили, послушали музыку, помолчали и выпили, она сказала:

— Вы настоящий джентльмен, правда?

— Я?

— Ну да.

— Я бы так не сказал.

— А я бы сказала, судя по тому, как вы назначили мне свидание по телефону, а потом предложили помочь мыть посуду. К тому же, не будь вы джентльменом, уже наверняка начали бы клеиться ко мне.

— А можно? — спросил он.

— Пожалуйста, — ответила она, придвинулась к нему и наклонила голову, предлагая ему свои губы, а потом, возможно, и все остальное.

Он обнял ее и долго целовал. При свете фонариков она была вся синяя, в желтых пятнах с малиновыми краями.

— Вы очень хорошо целуетесь, — похвалила Гленда.

Наверное, следовало вовремя остановиться, прежде чем выяснилось: целоваться — это все, на что он способен. Он хотел ее и стремился лечь с ней в постель, но она ассоциировалась у него как бы с магнитофоном прошлого, и его прикосновение заставило пленки крутиться. Она навевала память о других женщинах, мертвых женщинах, пробуждала ощущение его вины. Она была желанной, но одновременно, сама того не ведая, уничтожала желание.

— Извини, — сказал он, когда они лежали в ее постели и смотрели на темный потолок, который, казалось, был лишь в нескольких дюймах от их лиц.

— За что? — удивилась Гленда. Она держала его руку, и он был рад этому.

— Не издевайся, — сказал он. — Ты ожидала большего.

— Правда? — спросила она, приподнимаясь на локте и вглядываясь в него сквозь полутьму. — Если это и так, то ты тоже ожидал большего. Исходя из твоей логики, это я должна извиняться.

Его отношение к словам Гленды оказалось двояким: он оценил ее стремление пощадить его чувства и попытку развеселить его, но ему хотелось быть униженным. Он и сам не понимал, откуда такое чувство.

— Ты ошибаешься, — возразил он, — на самом деле я вовсе не ожидал большего.

— Да?

— Я не могу, — сказал он. — С тех пор как... как вернулся из Вьетнама. — Он никогда не рассказывал историю своей импотенции никому, кроме доктора Ковела, и теперь, похоже, решил воспользоваться ею, чтобы Гленда дала выход презрению, которое она сдерживала.

Она придвинулась ближе, снова приподнялась и начала нежно приглаживать его волосы:

— Паршиво, конечно, но это не самое главное. Ты же все равно можешь остаться на ночь, разве нет?

— После этого?

— Говорю же, это не главное, — отрезала она. — Ведь просто приятно, когда кто-то спит рядом, когда кровать теплая. Верно?

— Верно, — согласился он.

— Проголодался? — спросила она, меняя тему прежде, чем он найдет предлог продолжать разговор. — Давай-ка сообразим омлет.

Он удержал ее за руку и попросил:

— Подожди немного.

Они лежали рядом, тихо, как будто к чему-то прислушиваясь. Перестав плакать, он позволил ей зажечь свет, и они отправились в кухню.

Утром за завтраком Чейз сказал:

— Если бы я... если бы мы ночью занимались любовью, это было бы нормально для тебя?

— То, что мужчина остался на ночь после первой встречи? — спросила она.

— Ну да.

— Нет, не нормально.

— Но такое случалось раньше? Она макнула тост с маслом в остаток яичного желтка и призналась:

— Два раза.

Он доел яичницу и взялся за кофе:

— Жалко...

— Прекрати, — сказала она, и в ее тихом голосе послышалась необычная решимость. — Ты прямо мазохист.

— Может быть.

Она откинулась на спинку стула, закончив завтракать.

— Но ты бы хотел, чтобы я сказала, будто ты особенный, хотя у нас ничего и не получилось.

— Нет, — сказал он. Она улыбнулась:

— Не правда, Бен. Ты хочешь, чтобы я сказала, как необыкновенно все было, но ты мне не поверишь, если я скажу: именно так все и было.

— Да как могло так быть? — удивился он.

— Так и было, — подтвердила она и покраснела; он счел это смущение одновременно старомодным и очаровательным в такой эмансипированной женщине. — ,Бен, ты мне очень нравишься.

— Возможно, ничего хорошего не было, — сказал он. — Просто непривычно.

— Чушь.

— Но факт тот, что мы не... Она перебила его:

— Я себя чувствую с тобой легче, счастливее, естественнее, чем с кем-либо другим. А ведь это только первое утро после нашей встречи.

— Тебе легко, потому что ты чувствуешь себя в безопасности, — предположил он.

— Врешь, — сказала она.

Через секунду он поднял взгляд, чтобы понять, почему она ответила так резко и сразу замолчала, и увидел у нее в глазах слезы.

— Ну ладно, Гленда. Извини меня. И мне хочется встретиться с тобой снова, если ты не против.

— Боже, какой же ты тупой, — сказала она. — Этого-то я и добиваюсь от тебя все утро.

В дверях он поцеловал ее без всякой неловкости и решил, что их отношения, возможно, надолго.

— Мне жаль так рано выгонять тебя, — сказала она, — но сегодня придет в гости моя мама. Мне нужно прибрать в доме и уничтожить все следы моего предосудительного поведения.

— Я позвоню, — пообещал он.

— А если нет, то я позвоню сама.

День был ясным и жарким, ветер едва покачивал деревья у края тротуара. Но его настроения не испортила бы никакая погода, даже самая отвратительная. Он сел в “мустанг”, открыл окно, впуская в машину свежий воздух, и уже вставлял ключ в замок зажигания, когда это случилось. Что-то просвистело позади него, потом послышался звук удара. Оглянувшись, он увидел посреди заднего стекла отверстие от пули. Судья рано встал в этот теплый безоблачный день.

Чейз боком упал на пассажирское сиденье, так, чтобы его не было видно в окна и чтобы спинки