и скрылась из виду.
Чейз огляделся, чтобы посмотреть, не было ли свидетелей этого короткого, бурного столкновения, и увидел, что он один.
Он спрыгнул с капота и обошел вокруг “мустанга”, оценивая повреждения. Передняя часть крыла была вдавлена, но, слава Богу, не разбита. Еще две вмятины, совсем неглубокие, с содранной краской между ними, параллельно тянулись до самого заднего бампера, где “фольксваген” повернул и уехал. Все это несложно отремонтировать, хотя ремонт встанет долларов в пятьсот, а то и больше.
Однако ему было все равно. Деньги беспокоили его меньше всего на свете.
Он открыл водительскую дверцу почти без труда, сел за руль, раскрыл свой блокнот и перечитал список. Его рука дрожала, когда он вносил туда девятый, десятый и одиннадцатый пункты:
Даже не считая последней попытки Судьи убить его — нелегкий выдался денек, и в результате Чейз почти не продвинулся в своих поисках. Он посидел в машине, оглядывая пустую стоянку, пока руки не перестали дрожать, и, усталый, поехал домой, гадая, где в следующий раз будет подстерегать его Судья и не следует ли ему потренироваться в стрельбе.
В субботу утром его разбудил телефон. Он протянул руку и, прикоснувшись к холодной твердой пластмассе трубки, уже понял, кто звонит. Судья не давал о себе знать со среды — за исключением попытки добраться до Чейза в пятницу вечером, — но это вовсе не говорило о том, что он изменил свою обычную тактику. Чейз снял трубку и сказал:
— Алло?
— Бен?
— Да.
— Это доктор Ковел.
В первый раз он услышал голос психиатра по телефону, и голос этот показался ему каким-то гугнивым и глуповатым.
— Что вам надо? — спросил Чейз. Голос окончательно разбудил его и заставил сбросить последние обрывки ночного кошмара.
— Я хочу узнать, почему вы не пришли в пятницу.
— Мне не хотелось.
— Если это из-за того, что я откровенно поговорил с полицейскими, — предположил Ковел, — то вам не следует...
— Не только из-за этого, — сказал Чейз.
— Может быть, встретимся сегодня днем и обсудим это? — спросил Ковел, обретя свой обычный отеческий тон — из него так и лезли самоуверенность и чувство превосходства.
— Нет, — отрезал Чейз.
— Так когда же?
— Я больше не приду, — твердо сказал Чейз.
— Но это необходимо! — настаивал Ковел.
— Мне так не кажется. Психиатрическое наблюдение не было условием моей выписки из больницы, а только услугой, которой я мог воспользоваться при желании.
Ковел помолчал, отбросил всякую мысль о том, чтобы угрожать, и миролюбиво произнес:
— И вы по-прежнему можете пользоваться ею, Бен. Я на месте, я вас жду...
— Мне это больше не требуется, — сказал Чейз. В первый раз он слышал, что Ковел защищается, и эта перемена ролей вызвала у него чувство торжества.
— Бен, я знаю, вы сердитесь из-за сказанного мною полицейским. В этом все дело, правда? — Он был уверен, что уже проанализировал ситуацию и аккуратно разложил ее по полочкам в своем исправно действующем мозгу.
— Отчасти, — сказал Чейз. — Но еще есть две причины.
— Какие же?
— Во-первых, ваши статьи.
— Статьи? — спросил Ковел, строя из себя дурака то ли умышленно, то ли от смущения.
— Вы прямо-таки прославили себя и лечение, которому меня подвергали, верно? В вашей статье для “Терапевтического журнала” вы выступаете в роли самого Зигмунда Фрейда, а то и Иисуса Христа.
— Вы читали мои статьи?
— Все, — сказал Чейз. Он чуть было не сказал “все пять”, но вовремя вспомнил, что две еще не опубликованы и существуют только в виде черновых записей.
— С чего вы взяли, будто речь в них идет о вас? Я нигде не называл настоящих имен.
— Мне подсказал ваш коллега, — ответил Чейз.
— Мой коллега? Другой врач?
— Да, — сказал Чейз. Он подумал: “А ведь это почти правда. Твой коллега, другой псих”.
— Послушайте, Бен, я уверен, что мы можем поговорить и устранить все недоразумения.
— Вы забыли о третьей причине, — перебил Чейз. — Я сказал вам, что не приду больше по трем причинам.
— Да.
— Да, — подтвердил Чейз. — Третья причина — самая главная, доктор Ковел. Вы эгоист, сукин сын и исключительно мелочный тип. Я не могу находиться с вами рядом и считаю вас до отвращения незрелым.
Он повесил трубку и счел, что день начался для него как нельзя лучше.
Позднее он уже не был так уверен в этом. Да, он сказал Ковелу именно то, что думал о нем, и действительно находил его гнусным типом. Но разрыв с психиатром каким-то необъяснимым образом означал для него еще более определенный отказ от прежней жизни, чем все предпринятые им действия. Прежде он пообещал себе, что, когда личность Судьи будет установлена и полиция получит исчерпывающее доказательство того, что он, Чейз, смог справиться с убийцей, он вернется к своему уединенному существованию на третьем этаже дома миссис Филдинг. Теперь, решив отказаться от наблюдения психиатра, он признавал, что уже не тот человек, которым был, и что бремя его вины стало намного легче. Это слегка обескуражило его.
В довершение утренних неприятностей, побрившись, умывшись и размявшись гимнастикой, Чейз сообразил, что его расследование зашло в тупик. Похоже, он побывал во всех местах, которые посетил Судья, но так ничего и не добился, только получил точное описание этого человека, от которого нет никакого проку, пока его не удастся привязать к определенному имени или найти место, где такого человека готовы опознать. Не ходить же ему по городу и спрашивать всех встречных подряд, не знают ли они типа с такой внешностью. Что еще предпринять? Он никак не мог этого решить.
Однако, позавтракав в блинной на бульваре Галасио, Чейз начал мыслить более ясно и оптимистично. У него еще оставалось два возможных источника информации, хотя неизвестно, что они ему дадут. Он может вернуться в таверну “Гейтуэй Молл” и поговорить с настоящим Эриком Бренцем — спросить, не знает ли тот человека, отвечающего описанию Судьи. Судья, используя имя Бренца, наверняка взял его не из телефонного справочника. Может быть, он знал Бренца или, что еще более вероятно, когда-то работал у него. И даже если от Бренца он ничего не узнает, можно вернуться к Гленде Кливер, девушке из справочного отдела “Пресс диспатч”, и расспросить ее обо всех, кто посещал ее кабинет в прошлый вторник, — он мог бы сделать это сразу, но побоялся показаться дураком или вызвать любопытство репортеров, сидевших в комнате.
Начал он с того, что решил позвонить в справочный отдел газеты, но, как выяснилось, его телефон закрыт для посторонних. Он подозревал, что такое возможно, и, отыскав в телефонной книге номер домашнего телефона девушки, набрал его; она подошла после четвертого гудка:
— Алло?
Чейз уже забыл, какой у нее тоненький и нежный, женственный голос, такой напряженный, что
