Чейз отошел от машины и огляделся — не следят ли за ним. Ему пришло в голову, что Судья может околачиваться поблизости, чтобы посмотреть, какой эффект возымеет эта весьма недвусмысленная угроза. Улица, по обеим сторонам которой выстроились раскидистые вязы, стоящие вплотную друг к другу дома и припаркованные автомобили, давала бессчетное количество укрытий, где можно отлично спрятаться, особенно в сумерках, при удлинившихся тенях. Но, как внимательно Чейз ни смотрел по сторонам, не заметил поблизости ни человека, ни красного “фольксвагена” и решил, что он действительно один.

Было вполне логично предположить, что кто-нибудь видел, как Судья возится с дверцей автомобиля. Но, еще раз пристально осмотрев улицу, он увидел, что она пустынна. Очевидно, все кончают обедать и моют посуду.

Чейз вернулся в дом, благополучно избежав встречи с миссис Филдинг, взял одеяло и постелил на изрезанное сиденье.

Сиденье оказалось бугристым, и он поневоле вспомнил, как труп Майкла Карнса лежал на траве парка и тоже казался мягким и бугристым. Тщетно пытаясь избавиться от этого образа, он поехал на свидание.

Гленда Кливер жила в дорогой квартире на Сент-Джон-Серкл, на третьем, последнем этаже. В двери оказался глазок, и она посмотрела в него, прежде чем отпереть замок. Она предстала перед ним в белых шортах, темно-синей блузке и босиком — простенькая уловка, чтобы выглядеть ниже ростом.

— Вы очень пунктуальны, — заметила она и пригласила:

— Заходите.

Он прошел мимо нее, пока она закрывала дверь, и сказал:

— У вас тут очень симпатичный район. Девушка мило дернула плечом:

— Я не из тех, кто любит экономить. Как знать, может, я через неделю умру и от моих сбережений не будет никакого проку, а не умру, так их, к примеру, съест инфляция. Хотя, честно признаться, это я так оправдываю свое расточительство. — Она взяла его за руку, подвела к дивану и уселась рядом с ним.

— Что будете пить?

— Скотч, если можно.

— Со льдом?

— Прекрасно, — сказал он.

— Сейчас принесу.

Чейз смотрел, как она поднялась, прошла по комнате и исчезла в коротком коридоре, который, по- видимому, вел в столовую и в кухню. В шортах ноги ее выглядели невероятными — такими длинными, что казалось, они должны сгибаться, как резиновые. Если у него еще и оставались воспоминания о Луизе Элленби, Гленда прогнала их окончательно. О соперничестве между ними не могло быть и речи.

Когда Гленда вышла, он оглядел большую гостиную с ультрасовременной мебелью и декоративным убранством. Диван с плюшевой обивкой и два под стать ему кресла цвета какао. У дальней стены несколько фонариков, которые сейчас не горели. Одна лампа — пятидесятифунтовый кусок мрамора, из которого торчала гибкая изогнутая стальная трубка с серебристым плафоном на конце; его можно было поворачивать в разные стороны. Кофейный столик. Несколько ярких картин. Скульптура, изображающая обнаженных девушку и юношу в объятиях друг друга. Растение в горшке, которое едва не достигало потолка. И все. Сверхсовременная мебель и со вкусом подобранные украшения — это сочетание нравилось ему, и он чувствовал себя как дома.

Гленда вернулась с двумя стаканами скотча и протянула один из них ему. На этот раз она уселась в кресло напротив дивана. Это лучше, подумал он, чем сидеть с ней рядом, потому что так он может любоваться ее прелестными ногами.

— Вам нравится фондю на обед? — спросила она.

— Я никогда не пробовал, — признался Чейз.

— Что ж, я уверена, вам понравится. А если нет, то не получите больше скотча.

Чейз засмеялся и откинулся на спинку дивана — в первый раз с того момента, как пришел сюда, он перестал ощущать неловкость.

С ней было легко разговаривать на самые разные темы, от еды и коктейлей до мебели и дизайна. Она рассказывала, куда лучше всего пойти, чтобы пообедать и послушать музыку, и он с интересом слушал. Чейз слишком долго жил затворником, чтоб знать что-либо о таких вещах, но даже если бы он и вел светскую жизнь, мало что смог бы добавить к ее словам: она знала все хорошие места. У нее, наверное, подумал Чейз, десяток поклонников, которые с радостью готовы заплатить за нее везде, куда бы ей ни захотелось пойти. В этой девушке была изысканная чувственность.

Обед оказался вкуснейшим: печеная картошка, взбитый салат, цуккини и фондю из говядины, которое шипело и потрескивало, создавая аккомпанемент их беседе. На десерт был пирог с мятным кремом и вишневый ликер.

— Перейдем в гостиную? — спросила она.

— А как же посуда?

— Пусть стоит.

— Я помогу, и мы вымоем ее вдвоем быстрее. Она встала и положила свою салфетку На стол:

— В первый раз в жизни обедаю с мужчиной, который предложил вымыть посуду.

— Вообще-то я полагал, что буду вытирать, — отшутился он. Она засмеялась:

— Все равно вы неповторимы.

— Ну так как? Займемся?

— Нет, — сказала она. — Во-первых, я не считаю, что гости должны утруждать себя этим малоприятным делом. Во-вторых, мне и самой неохота. Я предпочитаю еще немного выпить, послушать музыку, посмотреть на фонарики и поговорить.

— Очень хорошо, — сказал Чейз. — Но потом — посуда.

Фонариков было двенадцать, в каждом переливались узоры из красного, синего, желтого, оранжевого, белого и зеленого света. Освещая комнату, они отбрасывали причудливые тени на стены, и потолки, на Чейза и Гленду, сидящих на диване, положив ноги на кофейный столик. По ногам Гленды пробегали голубые вспышки, белые огоньки, красные точки и желтые дрожащие концентрические круги.

— А вы совсем не такой, как я думала, — произнесла она после небольшой паузы в разговоре.

— Что же вы обо мне думали? — спросил он, не вполне ее понимая.

— О, что вы самонадеянный, очень суровый, консервативный и холодный.

— Вы так подумали, когда я приходил к вам в контору?

— Нет, — сказала она. — Я уже тогда удивилась. С самого начала вы вели себя совсем не как герой войны, без чванства — просто, очень вежливо и даже немного застенчиво.

Он не сумел скрыть своего удивления:

— Так вы узнали меня сразу?

— Ваша фотография два раза за эту неделю была на первой полосе. — Она отпила из стакана и поставила его на тумбочку у дивана.

— Но вы ничего не сказали.

— Я уверена, что вас уже до смерти тошнит от поздравлений.

— Да, — подтвердил он. — Тошнит, и даже более того.

— Когда я вернулась из хранилища, — сказала она, — а вас уже не оказалось, то решила, что вы рассердились: видите ли, не обслужили вовремя.

— Вовсе нет, — возразил он. — Просто вспомнил о другой встрече, которая вылетела у меня из головы, а я уже опаздывал. — В первый раз за весь вечер он припомнил, зачем пришел: расспросить ее о людях, которые посетили справочный отдел во вторник, о Судье. Но он не знал, как к этому подступиться. К тому же ему и не хотелось. Как здорово сидеть вот так рядом, пить, разговаривать, слушать музыку и